Граффити

Девушка торопится и нервничает. Трясет баллоны, оглядывается по сторонам, тихо ругает мои неуклюжие порывы.
- Хочешь помочь – не мешай! Смотри, чтобы «быки» не подобрались незаметно!
В Бонне два часа ночи, еще не испорченная рекламой бетонная стена очередного пригородного супермаркета - слишком большой соблазн для такого фанатика, как Линда.
Возможное появление полицейских и конкурентов заводит её ещё больше.
- Лестницу!
- Линда, сколько у нас времени?
- Думаю, не больше часа. Как же я хочу хоть раз поработать спокойно!
Нет, подруга, не хочешь. Спокойствие, работа – это не для тебя. Ночной визажист, неутомимо работающий над холодным лицом города – вот твоё призвание.
- Седьмую! Седьмую!!! Ты чего, уснул?
Ага, уснешь здесь! Из небольшого парка доносится громкая, гортанная турецкая речь, в паре кварталов от нас завизжала полицейская сирена, а где-то, совсем рядом, ругаются и смеются пьяные хорваты. С наступлением ночи благополучный немецкий город выворачивает наизнанку свое грязное нутро. А Линда – рисует.
- Время?
- Половина четвертого.
- Вот везёт, так везёт! Замёрз?
- Немного. Потерплю. Покурить не хочешь?
- Не сейчас. Потерпи. Потом согрею. Давай шестую и двенадцатую!
Ей-то хорошо, в спортивной куртке с капюшоном! Конечно, здесь и зимой не холодно, особенно по сравнению с Южным Уралом, но и летом не жарко. Особенно ночью. Тихо, уснули даже веселые турки и грустные, но пьяные хорваты. Замолчали сирены. Самый крепкий сон – предрассветный.
- Я – всё!
- Ура.
- Пойдем к парку, оттуда будет лучше видно. И прожектор хорошо светит, как будто специально поставили.
- Мать твою… - по-русски не выдерживаю я.
- Что-что?
- Супер! Ты настоящий талант!
Несмотря на яркие краски и откровенную карикатурность, в граффити Линды безошибочно угадывается Сикстинская Мадонна. Правда, без компании. Были и еще запоминающиеся отличия: белая футболка с надписью: «Хочешь молока?» обтягивала огромную грудь. На левой руке мадонны притаилась татуировка – индейская змея с двумя головами. Из синих глаз катились крупные, мультипликационные слезы, а младенца успешно заменял фирменный пакет из «фаст-фуда». Занимало данное творение большой кусок стены, примерно три на шесть метров.
- Ах, - вздохнула ночная муза, - самой нравится!
- Это просто фантастика, Линда.
- Который час?
- Почти шесть.
- Редкое везение! Невероятное. Наверное, дело в тебе. Будешь моим талисманом!
- Согласен!
Старенькая «Хонда» рванула с места, я привычно вцепился в панель.
- «Шумми», давай потише!
- Не бойся, довезу живым!
- Тебе не обидно? Завтра на этой стене будет реклама или свежая краска…
- Лучше пусть будет реклама. Мы приедем ночью и сорвём её!
- И нас посадят!
- Нет, мы не попадемся.
Черные глаза Линды блестели нездоровым азартом, длинный носик воинственно заострился, короткая, мальчишеская прическа хулигански топорщилась.
- Ты серьезно?
- Нет. И мне не обидно. Знаешь, кто был первым граффитчиком?
- Понятия не имею!
- О’Генри, «Последний лист».
- Художник!
- Ага, художник, спасший своим шедевром жизнь девушки.
- Ты хочешь спасти чью-то жизнь?
- Может быть, уже спасла?
- Всё может быть.
Полицейский настойчиво и тупо стучал в запотевшее окно машины, громко напоминая художнице и её помощнику о наступлении нового, серого и правильного дня.