социального положения такого она сейчас ни сказать, ни пожелать не сможет.
Юлия решительно тряхнула головой, как бы стряхивая с себя эту вязкую и совершенно не нужную ей сейчас пыль прошлого, улыбнулась своему отражению в зеркале и вышла из ванной.
Дверь на кухню была открыта. Муж сидел на стуле около стола, опершись подбородком в раскрытую ладонь левой руки и смотрел куда-то вдаль. Лицо его было задумчивым и строго печальным.
Юлия неслышно подошла к нему, нагнулась, обняла за шею, поцеловала в начинающуюся на затылке лысину и тихо, ласково сказала:
-- Коля, миленький, а я есть хочу! - и, помолчав немного, добавила, - И выпить то-
же не отказалась бы...От сухенького...
Муж повернул к ней голову, глянул снизу в глаза Юлии и улыбнулся. Губы у него яркие, пухлые, четко очерченные, чувственные. Их хочется всегда целовать. И, наверное, не только мне, - подумала Юлия, - и потянулась к его губам. Они поцеловались. Поцело-вались нежно, трепетно и осторожно, чуть-чуть, словно опасались спугнуть или порвать эту тоненькую ниточку доверия, взаимопонимания и духовной близости, возникших в этот момент между ними. Затем муж сказал:
-- Ты посиди здесь. А я в зале накрою. Может и вправду - выпьем...
Юлия отрицательно покачала головой:
-- Не-ет...Давай лучше вместе... И, действительно, давай праздник себе устроим
Наш только праздник. Для нас двоих...Для тебя и для меня...
Они накрыли стол в большой комнате свежей, накрахмаленной до хруста праздничной скатертью, зажгли свечи в старинном канделябре, купленном по случаю в антикварном магазине на Арбате. А затем за дело взялся муж. На него просто приятно было смотреть, когда он работал. У него все горело в руках. Он все умел, он все мог, этот бывший полковник Советской армии, а сейчас - торговый менеджер одной из брокерских компаний, в бесчисленном множестве появившихся в городе в последние годы.
И вот уже на столе стоит пузатая бутылка крепчайшего французского "Наполеона", длинная, узкогорлая бутылка болгарского "Мурфатляра" в окружении "муженых" голубцов, нескольких салатов, винегретов и кое-каких еще закусок, которые смогли быстро сообразить ловкие руки мужа из того самого обычного, что всегда находились в их холодильнике.
Они выпили, закусили, поели, даже потанцевали. Голубцы действительно оказались отменными. Да и все остальное на этом, неожиданно собранном столе, были на самом классном уровне и соответствовало их нынешнему моменту. Тоже возникшему неожиданно: и вино, и музыка, и эти трепетные, слабо дрожащие язычки пламени свечей, и танцующие тени на стенах... Все было хорошо... Все было прекрасно...
Муж ее, как всегда оказался на высоте. .Он всегда был мастером своего дела, ее Николай. Еще с тех памятных лет, когда, когда он, капитан Советской армии, выпускник Военной Академии, появился в их квартире. Высокий, стройный, с удивительно синими глазами и густой, слегка вьющейся шевелюрой, небрежно зачесанной назад. Ее отец, под-полковник Советской армии, тогдашний начальник капитана, их и познакомил. И Юлия с первого же взгляда на этого чернявого капитана поняла, что пропала, что никто в жизни ей, кроме вот этого незнакомого мужчины в военной форме, больше не нужен. Ни сейчас, ни вряд ли еще когда. Вот тогда и появилось это странное стихотворение, датированное днем их знакомства.
Жизнь поделена на бездны,
Берегов разрыв - между.
Только кину взгляд долгий
Поперек ветров - в полдень.
Тот, кто рядом - пусть ищет,
Недостатков моих - "тыщи",
И еще один - громкий,
Мне рука его - враг кровный.
Я ищу тебя в лицах поздних,
Чтобы в звездах взгляд выжил
Мне листва шелестит - в полдень,
Ожидание - и ты ближе...
Муж был старше ее на целых пятнадцать лет, но по-прежнему был строен и статен и выглядел значительно моложе своих лет, и Юлия не чувствовала себя рядом с ним неу-ютно или дискомфортно, а в паре вместе они смотрелись просто великолепно. Разница в возрасте не ощущалась внешне никак. Разница была внутри них, она была скорее психо-логическая, душевная, и она, эта разница, сквозила в безжизненном, потухшем взгляде Николая и его безвольно опущенных плечах. Он сильно сдал за последние годы, ее Нико-лай. Даже не сдал, а просто как-то сник, съежился, а, может, и - сломался в те памятные годы середины девяностых, когда все вокруг валилось, рушилось и крушилось, а на вооруженные силы страны, особенно на ее офицерский корпус, пошла такая волна негати-ва и чернухи, что выдержать все это без последствий было очень и очень сложно. Именно тогда он запаниковал, махнул на все рукой и уволился из армии.
Выручила его тогда Юлия. Она немного подсуетилась, прочесала свои связи и зна-комства в городе, и пристроила его на работу в одну из каких-то брокерских контор тор-говым менеджером.
Вписался в коллектив он быстро, освоился со своими новыми обязанностями тоже легко, но своим в фирме не стал, держался особняком, на расстоянии и работал вяло, пус-то, равнодушно, без огня и задора, словно бы отрабатывал какую-то тяжкую для себя по-винность или просто отбывал положенное время.
Свою «нерастрачиваемую» энергию он переложил на домашние дела. Здесь он все делал легко и даже с нескрываемым удовольствием: и готовил, и убирал, и даже стирал. Юлию по- началу возмутило это неожиданное вторжение в святую святых ее женских ин-тересов, но потом, поразмыслив, она поняла, что именно здесь-то ей лучше помолчать, ус-тупить и отойти в сторону, чтобы не мешать вновь складывающимся у них семейным от-ношениям. Иначе может произойти непоправимое. А потому – пусть все идет, как идет, своим чередом, пусть муж занимается семейными делами, раз ему это сейчас нравится и доставляет удовольствие, приносит хоть какое-то удовлетворение. Хоть здесь- да зацепил-ся. А раз зацепился - значит, устоял, выжил Хорошо еще -не запил, не покатился вниз. Как многие его друзья и товарищи.
Хотя был на грани, был. Несколько раз приходил вечерами домой пьянее пьяного, чуть ли не на бровях. Юлия не ругалась, не выступала, а молча укладывала его спать. А потом сидела на кухне, слушала его тяжелый, на всю квартиру пьяный храп и плакала го-рючими слезами. Ей всерьез казалось, что жизнь ее кончилась, что все хорошее у нее оста-лось где-то позади, а впереди – сплошной мрак и черная неизвестность. Вот тогда-то и появились в ее взбудораженной голове вдруг эти страшные строки.
Смотри Россия и - р-реви!
Напрасно взор не отворачивай
От совести, что у стены
С рукой протянутой склоняется.
Она же ставит нам кресты -
Хотя сама стоит у стенки!
Смотри Россия и - р-реви,
Дуй на ободраны коленки!
Сдери же поволоку с глаз,
Не ройся мелочно в карманах,
Она тебя не просит дать,
Но молит взять, что там лежало...
Смотри Россия и - р-реви!
Строчки настолько поразили Юлию, что она схватила лежащий на столе клочок какой-то оберточной бумаги и торопливо карандашом записала их. Затем прочитала несколько раз и ужаснусь только что содеянному. Боже, что она натворила?! Зачем такие стихи?! Кому они нужны?! Потом решительно смяла бумагу в руке и выбросила в мусорное ведро. Все! Хватит! Такое стихоплетство до добра не доведет. Пора кончать со всем этим. Не писала столько лет стихи - нечего и начинать...Слишком опасно! Слишком...
В разгар их торжественного ужина зазвонил телефон. Юлия взяла трубку. Звонил ее ста-рый знакомый, директор недавно появившегося в городе новомодного учебного заведения
под жутко мудреным и не слишком понятным названием: "Колледж управления и новых технологий", Арефьев Сергей Викторович.
- Добрый вечер, Юленька! – раздался в трубке хорошо знакомый, очень характер-
очень, томно-бархатистый голос Сергея. Он был лет на пять моложе Юлии, чертовски са-молюбиивый, честолюбивый и очень энергичный руководитель, активно делающий себе карьеру и не особенно считавшийся с дозволенностью используемых для того средств и методов. Он был неравнодушен к Юлии, даже в лице менялся в ее присутствии, но шагов к сближению почему-то не предпринимал и лишнего себе не позволял. Он называл Юлию " Meine Adorable Yulie", причем, произносил эту фразу ласково, с мягким придыханием, слегка прищуривая свои круглые, навыкат, светлые, почти водянистые глаза и облизывая тонкие губы узким влажным языком.
Юлия покопалась в словарях и нашла перевод слова "Adorable". Оно означало – великолепный, восхитительный. С французского. А слово "Meine" - моя, но уже с немец-кого! Что ж, не так уж плохо и придумано: "Моя восхитительная или моя великолепная Юлия"! Звучит, и даже очень! Пусть даже и на смеси "армянского с нижегородским" язы-ках. Все рано приятно! Тем более, что никто ведь, кроме нее, истины не знает...
Нельзя сказать, что Юлии все это не нравилось. Наоборот, и нравилось, и льстило, и даже волновало. Не слишком, правда. Но все же что-то было. И она чисто по-женски иногда позволяла себе немного попользоваться этим его расположением к своей персоне. Но только так...по мелочам. Серьезного себе ничего не позволяла. Черту дозволенности тоже не переходила. Тоже играла, но только - на расстоянии. Пока, во всяком случае...
-- Я тебе не помешал? - продолжал Сергей все с той же задушевно располагающей интонацией, - Но все равно уже. И я буду краток, чтобы не отвлекать тебя надолго от тво-их вечерних дел. Договорились?
-- Договорились, - рассмеялась Юлия, - мы с Николаем просто-напросто ужина-
ем. Вдвоем…Но при свечах...
- Тогда позвольте пожелать от меня Вам самого преприятного аппетита, --тоже
рассмеялся Сергей, - И небольшую толику зависти. При свечах – это, конечно, нечто! А у меня к тебе предложение, точнее, приглашение. Я тебя приглашаю завтра ко мне на обед. К двенадцати часам. Прямо в кабинете и отобедаем. Никто нам не помешает. А чтобы раз-говор шел – я приготовил для тебя бутылочку сухого "Мартини".. Твоего- любимого. Пойдет?
-- Пойдет, - сказала Юлия. От выпитого вина у нее слегка кружилась голова. Нас-
настроение было великолепное, - А на какую. тему разговор?
- У меня к тебе, Юля, деловое предложение. Но это разговор не по телефону, - го-
лос Сергея неожиданно посерьезнел, стал начальственно строгим, - Вот завтра за обедом, не торопясь, все и обсудим. Договорились, так?
-- Так, Сережа, так, --ответила Юлия, не особенно, правда вслушиваясь в его сло-
ва, -- Только ты завтра позвони мне на всякий случай утром на работу, чтобы я соориен-тировалась и спланировала нашу встречу. А то вдруг забуду. Ночи ведь сейчас длинные.
Они попрощались и Юлия вернулась к столу. Она налила себе целый фужер "Мур-фатляра" и не спеша, мелкими глотками, смакуя, выпила.
-- К чему этот звонок? Что Арефьев задумал? Ведь он ничего просто так не дела-
ет. Все с каким-нибудь дальним прицелом...
Арефьев был человеком мэрии, образование имел высшее, правда. не слишком понятно какое, но вроде бы гуманитарное. Занимался он всем тем, что поручало ему
