Верка посмотрела на свои толстые пальцы-сосиски, опустила глаза на выпяченный живот, упирающийся в столешницу, чуть отклоняясь глянула под стол на отекшие ноги, и вздохнула.
«Замуж вряд ли выйду — такую как я любить невозможно. Но я мечтаю о дочке. Это же возможно? Я буду её любить. Никогда не обижу, не обзову и не ударю. Я хочу, чтоб она росла в мире, где при любых неприятностях, при любых бедах она знала, что у неё есть я. Хочу защищать её, поддерживать и просто быть с ней рядом. Я знаю, как остро не хватает маминого тепла и внимания. Моя дочь никогда не будет это знать. Я буду помогать ей учиться, вместе с ней заботиться об уютном доме, познавать прекрасный мир, обсуждать день или просто есть мороженное. Я так хочу подарить ей всё тепло, всю радость и счастье, которое только может пережить человеческое сердце. Эта мечта дает мне возможность жить дальше и стойко сносить всё то, что со мной происходит. Она как тоненький лучик зовет меня идти дальше, терпеть, молчать, она обещает, что моё счастье ещё впереди, а пока надо преодолеть трудности и верить. Я точно знаю, что моя дочь будет счастливее меня, ведь её мамой буду я. Потом она вырастет, выйдет замуж, и уже не будет во мне сильно нуждаться. Но тогда я стану бабушкой и всё опять повториться! Когда я отчаиваюсь, когда мне кажется, что выхода из тьмы нет, когда боль и одиночество разрывают меня на куски, я сама себе твержу: «Дочь. Дочь. Моя дочь.» И тогда появляются силы.»
Буквы расплывались, превращаясь с синие медузы на белом листе. Верка плакала. Тихо, даже беззвучно, как привыкла плакать дома, чтоб ещё больше не раздражать мать. Она плакала от избытка чувств и от собственной откровенности. Перед её мысленным взором была маленькая девочка тянущая ручки. И Верка обнимала её, говорила ласковые слова, целовала в круглые мягкие щечки и дышала в маковку, вдыхая сладковатый аромат ребёнка. Она уходила в свой в придуманный мир и становилась счастливой. В душе на краткие минутки поселялся покой и ощущение собственной необходимости, жизненной значимости для этого ребёнка и нежной любви. Но кто-то увидел её:
- Верка до слез хочет съесть динозавра, но они вымерли! - послышалась реплика и класс взорвался от смеха. Улыбнулась и учительница, но потом спохватилась и призвала к тишине.
Верка похолодела от испуга быть раскрытой, быть оголенной в своей искренности. Она вдруг почти физически почувствовала ту пропасть непонимания, между собой и остальными. И пропасть рождена была её внешностью, её поведением, успеваемостью и всем тем, что видно глазу. Она поняла, что всё написанное ею будет так же смешно, станет поводом для шуток, что остроты будут ранить больнее обычных оскорблений, потому что будут бить в самое слабое и чувствительное место.
Она ещё раз перечитала написанное и вырвала листы из тетради. Ногтем забила под сшив торчащие волокна бумаги, чтоб они её не выдали, и больше не написала ни строчки.
На следующий день учительница оглашала оценки:
-Больше всех меня удивила Вера.
Все обернулись на последнюю парту и уставились на неё с любопытством. Учительница продолжила:
-Знаете, для меня было истинным потрясением, что она умудрилась за полтора часа уроков написать целое сочинение. Правда состоит оно из: «Я часто мечтаю наконец-то вырасти и стать взрослой.» Этого мало для сочинения и мало для взрослой жизни!- класс смеялся и кривлялся Верке в лицо.
Открыв тетрадь она увидела два-два под единственной оставшейся строкой от всего сочинения. Но это её мало волновало и совсем не беспокоило. Она осторожно потрогала в кармане свернутые листы вырванные из тетради, хранившие её тайну, и бережно их погладила. Успокоившись, что они на месте, Верка отвернулась к окну.
Никто не знал, ни одноклассники, ни учительница, ни сама Верка, что спустя почти двадцать лет всё написанное в школьном сочинении сбудется и воплотится в жизнь.
Не рассказывай свои мечты, а то они не исполнятся!
