Не так давно поймала себя на том, что совсем не вспоминаю о своём детстве... Каких только мыслей не бродит в моей голове за день, но эту тему будто стороной обходят. Хотя не было в нём ничего трагичного.
Росла я девочкой вполне обыкновенной. Русые тоненькие коски, часто с волочащимися капроновыми бантами, веснушки да зелёные глаза. И могла бы даже казаться хорошенькой, если бы не та невидимая печать, незаметная почти вовсе, но так хорошо ощущаемая каждым человеческим существом интуитивно, которой бывают отмечены дети, растущие без теплоты и любви.
Мне не читали сказок на ночь. Родители мои днями целыми работали, а кроме того плохо ладили между собой и мной было попросту некому заниматься. Так что этот ежевечерний, едва ли не магический ритуал, обошел меня стороной. Я всегда была анемичной и мёрзла даже в натопленной комнате. Потому каждый вечер, подгоняемая нетерпеливыми мамиными окриками, торопливо переодевалась во фланелевую пижамку, ныряла под одеяло, стуча зубами, и укрывалась с головой. Эта привычка, спать, оставив открытым только нос, сохранилась у меня до сих пор.
Моя пижама... Для меня и сегодня остаётся загадкой, кто придумывал такие расцветки для детских вещей? Серая с бурыми, безнадёжно грустными медведиками там и сям. Она была скроена так, что кое-где им не доставало передней лапы или задней, круглого, с бледной розовой серединкой, уха, а то и всей головы целиком. Поутрам, сворачивая её, чтобы положить под подушку, мне доставляло огромное удовольствие иногда находить недостающие части и тогда я тихонько радовалась за вновь воссоединённого медведя.
Мне было тогда лет шесть, когда у неё, уже у изрядно поношенной, оторвалась и потерялась третья по счету из пяти пуговиц. Та, что как раз в середине. Выцветшие желтоватые кружочки, со сбитыми от стирки краями, были пластмассовыми, плоскими и скучными, как, впрочем, и само изделие. Понимая, что помощи ждать неоткуда, с трудом вдела я нитку в иголку и, завязав на конце внушительный неуклюжий узел, открыла жестяную коробочку для шитья.
Я заметила её сразу. Настолько была она не похожа на своих тусклых, безликих подружек, что показалась мне невиданной драгоценностью. Восхитительная перламутровая пуговичка размером с половинку лесного ореха, в золотистой оправе на тонюсенькой дужке. Была она такой гладкой и блестящей, что отражала даже слабый вечерний свет, голубоватой паутиной летящий от окна, и удивительно тёплой, словно искорка, горевшая в ней, согревала её поверхность.
Каково же было моё разочарование, когда, пришив её наконец, я вдруг обнаружила, что она несколько велика для узкой петельки. Не раздумывая долго я просто разрезала дырочку вдоль и осталась собой совершенно довольна.
Немного погодя мне было скомандовано: " В кровать!" и, послушно укладываясь, я увидала, как блеснула мне в сумерках, точно подмигнула хитро, она, моя недавняя находка. Пытаясь поскорее согреться, я съёжилась в комочек и прижимая руки к груди, ощутила в ладошке её уже знакомое тепло. И как только коснулась я стеклянной гладкости, заиграла сказочной красоты музыка. Запела,завораживая, сначала еле слышно, а потом всё громче и настойчивее, увлекая меня за собой. И вот уже не было ни моей спальни, наполненной неясными страхами, ни мамы, раздражённо гремящей посудой на маленькой кухне. Ни смутной какой-то тревоги тоже не было. А была гостиная, уютная и светлая. И в гобеленовой обивке кресла с витыми ножками. И весело пляшущие языки огня в камине за кованой решёткой. Не мерзли больше мои хрупкие пальчики. И было мне хорошо и спокойно. Потому что была я изящной фарфоровой куклой.
А что за наряд был на мне! Цвета мха муаровое платье с невесомыми, как пена, белыми кружевами по подолу. Ах, до чего мягкие и удобные сафьяновые туфельки без каблучков, но с миниатюрной изумрудной пряжкой красовались у меня на ногах! Две тяжелые, оттенка старой меди, косы с вплетенными в них атласными лентами, выбивались из-под капора в тон.
Чудный день снился мне, умиротворённый и неспешный. Я пила чай из тонюсенкой беленькой чашки с голубыми цветочками по ободку. Как радостно звякала она о блюдце. Забавный плюшевый пес делал стойку и, повиливая коротким хвостом, выпрашивал со стола душистые имбирные кексы с изюмом. А за окном валил снег, почти настоящий, густой и пушистый. И я смотрела на него из-за тюлевой шторы удивлёнными игрушечными глазами.
Никода прежде я не просыпалась утром такой отдохнувшей и счастливой. Будто тот волшебный огонёк, что тлел в пуговице, жил теперь и в моей душе, освещая однообразные дни.
К обеду начался снегопад. Первый в этом году. Но снежинки, стаями белокрылых бабочек кружившиеся на ветру, уже не тронули сердца. Я торопила наступление темноты и её приход не обманул моих ожиданий.
С того дня мне засыпалось легко, стоило только зажать в ладошке моё хранимое ото всех чудо.
Чьи заботливые руки одевали меня в бесконечного изящества и элегантности наряды? Я носила шубки и пелеринки, мантильи и меховые горжетки, шляпки с вуальками и без, украшенные лентами и брошами, с перьями и цветами. И, казалось, не будет конца этому великолепию. Чей дух витал надо мной и я смела чувствовать себя защищенной и любимой? Времена года сменялись с быстротой, с какой сменяются разве только неповторимые узоры из стеклянных осколков в картонной трубочке калейдоскопа. Я гуляла в парке под осенним листопадом, сжимая костяную ручку матерчатого коричневого зонта и золотые листья шуршали, заметаемые моим длинным платьем. Когда наконец застыл прозрачный, с камышами у дальнего берега,пруд я скользила по нему и закат отражался оранжевыми всполохами от лезвий коньков, закрученных кверху улиточными домиками.Я обедала в саду под цветущей сиренью и нежные лепестки лиловыми звёздочками слетали на скатерть. Ее запах дурманил даже во сне. У меня был свой упитанный коротконогий пони. Погожими днями я каталась на нём по тенистым дорожкам и летнее солнце припекало мне плечи. И каждый следующий день был так непохож на предыдущий.
Но всё заканчивается рано или поздно. Проснувшись однажды, я не досчиталась её, той самой пятой пуговицы, и огорчению моему не было утешения. Напрасно обшарила я все, даже самые укромные уголки. Как появилась она неожиданно, так и исчезла. Долго горевала я, втайне ото всех плача вечерами в тёмной детской, пока не забывалась сном безо всяких сновидений. Тем временем за первым снегом выпал второй и укрыл землю совсем и надолго. А потом было Рождество... И, кроме всего прочего, я получила в подарок ситцевую ночную рубашку с воланом по низу, усеянную сплошь синими крохотными розочками на изогнутых стебельках. Она была точно как взрослая, без застёжки и с округлым воротничком. Детские горести недолги. Постепенно я все реже вспоминала об утраченном мной сокровище, пока однажды и вовсе не забыла.
Удивительно, как незначительные на первый взгляд вещи могут порою оживить невероятно глубокие воспоминания. И как по-другому воспринимаются события с высоты прожитых лет. Возвращаясь сегодня вечером мимо витрин с выставленными в них работами одного эпатажного модельера, я неожиданно вдруг снова увидела её. И узнала. Какое-то, совершенно невероятного фасона, одеяние украшала она, моя давнишняя пропажа. Тот же перламутр в блестящей оправе, то же матовое сияние. Но я уже была другой. С удивлением, с каким мы разглядываем старинных знакомых, не встречаемых нами долгое время, смотрела я на неё. Пуговица, как пуговица. Ничего необычного.
05.12.2012 |
