Путешествия в никуда.
1. ( Красная Пахра )
По тропинке, протоптанной в детстве,
выйду на берег хворой Пахры.
Замирает помятое сердце,
обессилев от летней жары.
Над изгибом усохшего русла
загустится устойчивый зной.
Безысходности цепкое чувство
овладеет уверенно мной.
Будет августа рыхлое пекло
затоваривать слипшийся мозг
перегноем прошедшего века,
липким словно растопленный воск.
Птичий грай с перепугу порушит
тишины перепревшую топь.
Облаков раздобревшие туши
вытрут небу вспотевшему лоб.
Поползут клочковатые тени
по взъерошенной дикой земле,
до границы вертлявых растений
отражённых в оконном стекле
занесённого временем дома,
это видно последний мой кров.
Нервный рокот далёкого грома
отметает движение слов.
Копошащихся в ломаной глотке
муравьиной рабочей семьёй.
Появляется образ нечёткий,
обусловленный личной виной.
Неразборчивый вяжущий привкус
заполняет разбуженный рот…
Есть у мыслей достаточный припуск
в нём наверное память живёт.
Перед самой последней грозою
так же будет звенеть в духоте
комариное тело косое,
прижимаясь к речной наготе.
Так же туча, насупившись грозно,
сбросит первые капли дождя.
И душа заелозит нервозно,
в непролазную вечность сходя.
2. (поздняя весна в Прикамске)
Отревели бураны «разлуку».
Проточила сугробы капель.
Раздавив прохорями грязюку
мимо дома прошлёпал апрель.
В коммунальной худой батарее
утекал кипяток под уклон.
Растолкав записных ротозеев
хваткий ветер ерошил газон.
Бестолковое солнце губило
из подъезда торчащую тень,
протаранив с реальною силой
штукатурки залатанной тлен.
Раскидав городскую пылищу,
тишину колесом раздавив,
прокатился по улице нищей
песняка неприличный мотив.
Забодяжив дыханьем пространство,
так что время лилось через край,
отыграв, без предвзятого чванства
отходил умирающий май.
И почуя величие смерти,
без понятья – где благо, где грех,
замолчали чумазые дети,
прекратив жизнерадостный смех.
Только небо косилось упрямо
на прижатый к реке городок.
Терпеливо широкая Кама
отмывала прибрежный песок.
Уносила вода безмятежно
торопливую скорбь похорон.
Стрелки гладили цифры прилежно.
Шестерёнки крутились в догон.
День рожденья дежурного лета
подступал к круглолицей земле.
Платья девичьи смелого цвета
замелькали в проточном тепле.
Я, сощурив китайскую рожу,
Вдоль щербатой житухи поплыл,
ощущая, как лезет сквозь кожу
оперенье растрёпанных крыл
3. (кладбище в Ачинске)
На кладбище, привычно разметив,
яму выроет тёртый мужик.
Зафрахтован обычною смертью
домовину собьёт гробовщик.
Накидают достаточный холмик.
Загуляет парок над землёй.
В темноте аккуратный покойник
обретает законный покой…
Ожидая увидеть различие
я пришёл на смиренный погост.
Синева закрывала наличие
кое-как приколоченных звёзд.
Путал ветер, настойчивый сеятель
шепоток шепелявый в листве.
Всё же, это палач или делатель
поселился в моей голове?
У могилы, пройдя расставание,
обречённый топтался народ.
В сжатом небе терял очертание
улетающий в глубь самолёт.
Загустевший в запальчивом зное
долгий день неуклюже завис,
приминая пространство земное
с придыханьем похожим на свист.
Сквозь непрочно плетённые ветки
процарапался загнанный свет.
В горле ползал задиристо-едкий
заковыристый дым сигарет.
И не солоно, в общем, хлебавши
я задумчиво плёлся домой.
Мимо серых некрашеных башен
у дороги стоящих гурьбой.
На обочине мясом раздавленным
развалился убитый цветок.
Прожигал меня воздухом плавленым
на поверку скупой городок.
Кто-то зыркал сквозь стёкла горящие
на большак в раскалённой пыли.
Обгоняли секунды шипящие
ходока, пропадая в дали. |