«Выбираю убитых, а не убийц», – героиня фильма Анджея Вайды «Катынь» А я выбираю мёртвых, мне стыдно среди живых, мне быть на камня́х истёртых — милее, чем среди них. Всех выживших, но предавших, и струсивших в судный час. Милее быть среди павших, чем средь большинства из нас. Средь выживших — больше внуков не жертв, а их палачей, следы заметает вьюга, вина — уже вовсе ничьей становится, с каждым годом в беспамятстве всей страны, и снова кричат в народе: «На смерть их! Распни, распни!»… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (Александр Андреевский. Неисчислимым жертвам сталинского террора, зарытым во рвах Бутово, Левашово, Куропат, Катыни... ... ... посвящается)
палачи
Тот, кто не помнит своего прошлого, осуждён на то, чтобы пережить его вновь. (George Santayana) Вздымалась пенно по весне сибирка Обь. Сельку́пы прятали в сундук свои тулупы, а очевидцев половодья бил озноб, — из тёмных вод всплывали трупы… трупы… трупы… К могильной насыпи буксир-толкач подгрёб, чтоб скрыть свидетельства Колпашевской "катыни", – душили изверги, стреляли прямо в лоб, но не раскаялись в содеянном доныне! Вглядитесь в лица хладнокровных палачей, в провал бездушия, — в пустые их глазницы. Гримасы призраков, лишённые очей, в ночных видениях вам долго будут сниться! . . . . . . . Бациллой зла всех наградил левиафан, – в стране безбожников не стало бо́ле скуки… Хотим спасать индейцев штата Мичиган? К чему нам знать про геноцид СВОИХ селькупов! Нам лицемерие привито с детских лет, мы артистически снуём на четвереньках, – убийцам в принципе несвойственно «жалеть» и прозаически «врага» поставить к стенке. Не счесть экспертов по нацистским лагерям, проходят годы, не становится их меньше, – поются гимны президентам и вождям, и гибнут тыщи обречённых «унтерме́ншен»... Хронограф выбелить историю спешит, чтобы подыскивать убийцам оправданье. Нет наказаний за РАСТЛЕНИЕ души!!! Не зря веками прививалось послушанье, — молчать как рыба, опуская до́лу взор, зажмуриться и затыкать ладошкой уши. Ведь не применит жёстких санкций прокурор за то, что туп и до бесчестья простодушен. Какой сюрприз нам новый день преподнесёт, — в тисках гордыни перевравшим смыслы Бога? Всем преступлениям давно ведут учёт в Небесном Ведомстве по скорбным некрологам! . . . . . . . Похоже, мало нам кармических плетей за обезумевших от фро́нды извращенцев: собак взбесившиеся своры жрут детей, в помойки матери несут своих младенцев! Нали́т профо́са твердокаменный желвак, снуют и множатся повсюду эти рожи, – без культа личности не выдюжить никак, мы даже чувствовать без этого не можем. За век безбожия погряз в соблазнах дух, и служит вера нынче чёрту на посылках, что до размеров циклопических распух в кровавом месиве расстрелянных затылков.
Только по справочным данным МВД СССР 1953 года, в 1937-1938 годах было осуждено 1 миллион 344 тысячи 923 человека (в том числе расстреляны — 681 692 человека)… Приговоренных к высшей мере наказания не только расстреливали. Например, в Вологодском УНКВД исполнители — с ведома начальника-орденоносца, майора госбезопасности С.Жупахина — осужденным к расстрелу рубили головы топором. В Куйбышевском УНКВД из почти двух тысяч казненных в 1937-1938 годах удушили веревками примерно 600 человек. В Барнауле осужденных убивали ломами. На Алтае и в Новосибирской области женщины перед расстрелом подвергались сексуальному насилию. В Новосибирской тюрьме НКВД сотрудники состязались, кто убьет заключенного с одного удара в пах… В обстановке террора происходило невероятное духовное растление многомиллионного народа — ложью, страхом, двуличием, приспособленчеством. Убивали не только человеческие тела, но и души оставшихся в живых… Захоронения Колпашевского могильника были случайно открыты в конце апреля — начале мая 1979 года во время весеннего разлива реки Обь. На подмытом берегу около могильника был установлен глухой забор и выставлено оцепление, чтобы люди не приносили цветы и свечи. Сформированным отрядам из сотрудников МВД и КГБ, а также созданным дружинам добровольцев, которые должны были на моторных лодках оцеплять реку, с заводов стали доставлять ненужный железный лом, — задача этих отрядов заключалась в том, чтобы подплыть к трупу, привязать груз лома к нему и утопить...
Послесловие:
Иллюстрация — сотрудники Управления НКВД по Новосибирской области Западно-Сибирского края СССР, являющиеся прямыми исполнителями смертных приговоров 1937-1938 годов Колпашевской расстрельной тюрьмы Нарымского округа. Палачи Колпашевского яра —Терентьев, Ульянов, Кипервас, Кох, Резников. По данным общества «Мемориал», общее число захороненных в Колпашевском яре составляет около 4000 человек. * сельку́пы — самодийский народ, живущий на севере Западной Сибири, относящийся к коренным малочисленным народам. Город Колпашево является населённым пунктом, где традиционно проживали южные селькупы. ** унтерменшен (нем. Untermenschen, от Unter- — под- и Menschen — люди) — «недочеловеки», «низшие люди». Untermensch — пропагандистско-расистский термин в идеологии фашистского нацизма, отражающий человеконенавистническую сущность национал-социализма: «расовая гигиена» — очищение нации от «расово чуждых» и «неполноценных» элементов, а также укрепление её «физического здоровья».Идеология нацизма включала милитаризм: война представлялась естественным состоянием человечества, законным и единственно возможным средством утверждения мирового лидерства «народа-господина». Залогом победы в этой борьбе должна быть консолидация немецкой нации под руководством единого вождя («фюрера»).
«В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то "опознал" меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом): — А это вы можете описать? И я сказала: — Могу. Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было её лицом». (из предисловия Анны Ахматовой к своей поэме «Реквием»; полный текст «Реквиема» был опубликован лишь в перестройку — в 1987 году) Анна Ахматова. РЕКВИЕМ (отрывок из поэмы) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною
И в лютый холод, и в июльский зной
Под красною, ослепшею стеною… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . * * *
