На площади осенней многолюдно,
Народ волнуется, гудит.
В рубашке белой, парень белокурый,
Босой, у окровавленной стены, стоит.
Печальным взглядом смотря в небо,
Налитое полуденным свинцом,
Он верил, что убив лишь его тело,
Дух не заставят быть рабом.
- Вам не понять, - он крикнул громко.
- Что смерть меня освободит,
И сквозь года моим потомкам,
Победным эхом долетит.
Вы посмотрите, сколько люда,
Пришло смотреть на мою казнь,
Ведь не они меня здесь судят,
А вы, гнилая, наша власть.
Убив меня в сыром подвале,
Без лишних глаз, пулей в висок,
Последствий страшных избежали б,
Но будет вам теперь урок.
Знай люд, российский, мой любимый,
Не может сильный убивать,
За правду в матушке России,
Привыкли жизнь мы отдавать.
Пусть моя смерть тому знаменье,
Что власть ценить мы будем только ту,
Которая народ свой не боится,
А служит по законам Божьим, лишь ему.
- А это все, - обвел он палачей глазами,
Лишь кучка наглецов присвоившая власть,
И выстрелы тот час же прозвучали,
А он стоял, сквозь боль, старался не упасть.
И растянув болезненно улыбку,
Он поднял голову и рухнул тут же вниз,
И с крыш, взлетели разом голуби,
И в небо, вслед за духом, вознеслись. |
