ИЗ ФРАНЦУЗСКИХ КЛАССИКОВ (Рембо, Бодлер)

Arthur Rimbaud

ROMAN

I

On n'est pas sérieux, quand on a dix-sept ans.
- Un beau soir, foin des bocks et de la limonade,
Des cafés tapageurs aux lustres éclatants !
- On va sous les tilleuls verts de la promenade.

Les tilleuls sentent bon dans les bons soirs de juin !
L'air est parfois si doux, qu'on ferme la paupière ;
Le vent chargé de bruits - la ville n'est pas loin -
A des parfums de vigne et des parfums de bière . . .

II

- Voilà qu'on aperçoit un tout petit chiffon
D'azur sombre, encadré d'une petite branche,
Piqué d'une mauvaise étoile, qui se fond
Avec de doux frissons, petite et toute blanche . . .

Nuit de juin ! Dix-sept ans ! - On se laisse griser.
La sève est du champagne et vous monte à la tête . . .
On divague ; on se sent aux lèvres un baiser
Qui palpite là, comme une petite bête . . .

III

Le coeur fou Robinsonne à travers les romans,
Lorsque, dans la clarté d'un pâle réverbère,
Passe une demoiselle aux petits airs charmants,
Sous l'ombre du faux col effrayant de son père . . .

Et, comme elle vous trouve immensément naïf,
Tout en faisant trotter ses petites bottines,
Elle se tourne, alerte et d'un mouvement vif . . .
- Sur vos lèvres alors meurent les cavatines . . .

IV

Vous êtes amoureux. Loué jusqu'au mois d'août.
Vous êtes amoureux. - Vos sonnets La font rire.
Tous vos amis s'en vont, vous êtes mauvais goût.
- Puis l'adorée, un soir, a daigné vous écrire ! . . .

- Ce soir-là, . . . - vous rentrez aux cafés éclatants,
Vous demandez des bocks ou de la limonade . . .
- On n'est pas sérieux, quand on a dix-sept ans
Et qu'on a des tilleuls verts sur la promenade.

РОМАН

1

Мы несерьёзны, если нам семнадцать лет.
В вечерний час зачем нам лимонады?
Уйдём же из кафе, где люстр слепящий свет,
под сень зелёных лип для променада.

Нас освежает дуновенье ветерка;
а запах лип, ну, просто нам на диво!
Шум улиц ветром донесло издалека,
а с ним и ароматы вин, и пива.

2

В ветвях деревьев виден маленький просвет –
уколотый звездой сукна кусочек.
Мигающей звезды неверный белый свет
исчезнет вскоре с глаз средь звёздных точек.

Июнь! Семнадцать юных лет! Живи, ликуй!
От лип, как от шампанского хмелеешь.
Как маленький зверёк, крадётся поцелуй,
и чувствуешь, что на глазах взрослеешь.

3

И вспомнится герой романа Робинзон,
когда под бледных фонарей свеченье
пройдёт девица, мимолётная как сон,
а вслед за ней отец, как привиденье.

Мадмуазель покажетесь наивным вы;
она проходит мимо в ботильонах.
Но обернётся… Взгляд небесной синевы
прекрасней каватины для влюблённых...

4

И вот уже любовь настигла вас. Она
смеётся над сонетами поэта.
Друзья вас бросили. Влюблённость им смешна.
Но, наконец, вы дождались ответа…

И вы опять в кафе, под люстр слепящий свет.
Закажете вновь пива, лимонада.
Серьёзным невозможно быть в семнадцать лет,
когда в аллеях лип царит прохлада.

PREMIERE SOIREE

Elle etait fort deshabillee
Et de grands arbres indiscrets
Aux vitres jetaient leur feuillee
Malignement, tout pres, tout pres.

Assise sur ma grande chaise,
Mi-nue, elle joignait les mains.
Sur le plancher frissonnaient d'aise
Ses petits pieds si fins, si fins.

Je regardai, couleur de cire,
Un petit rayon buissonnier
Papillonner dans son sourire
Et sur son sein - mouche au rosier.

Je baisai ses fines chevilles.
Elle eut un doux rire brutal
Qui s'egrenait en claires trilles,
Un joli rire de cristal.

Les petits pieds sous la chemise
Se sauverent: "Veux-tu finir!"
La premiere audace permise,
Le rire feignait de punir!

Pauvrets palpitants sous ma levre,
Je baisai doucement ses yeux:
Elle jeta sa tete mievre
En arriere: "Oh! c'est encor mieux!...

Monsieur, j'ai deux mots a te dire..."
Je lui jetai le reste au sein
Dans un baiser, qui la fit rire
D'un bon rire qui voulait bien...

Elle etait fort deshabillee
Et de grands arbres indiscrets
Aux vitres jetaient leur feuillee
Malignement, tout pres, tout pres.

ПЕРВЫЙ ВЕЧЕР

Она была в дезабилье;
едва-едва была одета.
В изящном кружевном белье.
Клён сквозь окно ей слал приветы.

На стуле сидя, чуть дрожа,
слегка прикрыла грудь рукою.
Как кожа ног была свежа!
Спадали волосы волною.

Я видел, как закатный луч
ласкал взволнованные груди.
Как бабочка он был летуч,
и мне подумалось о чуде.

Поцеловал лодыжки ног.
Она внезапно рассмеялась.
Смех был бесстыден и жесток.
Девчонка явно забавлялась.

И ноги под сорочкой скрыв,
сказала строго: – Прекратите!
Но я не смог сдержать порыв.
Я был в изрядном аппетите.

Я целовал её глаза…
Бедняжка сладко трепетала:
– О, Боже мой, о небеса… –
она в смущенье повторяла.

– Месье! Два слова Вам сказать…
Но я приник губами к лону…
Наш первый вечер. Благодать
для поцелуев и влюблённых…

…Она была в дезабилье;
едва-едва была одета.
В изящном кружевном белье.
Клён сквозь окно нам слал приветы...

Charles BAUDELAIRE

A UNE PASSANTE

La rue assourdissante autour de moi hurlait.
Longue, mince, en grand deuil, douleur majestueuse,
Une femme passa, d’une main fastueuse
Soulevant, balançant le feston et l’ourlet ;

Agile et noble, avec sa jambe de statue.
Moi, je buvais, crispé comme un extravagant,
Dans son oeil, ciel livide où germe l’ouragan,
La douceur qui fascine et le plaisir qui tue.

Un éclair… puis la nuit ! — Fugitive beauté
Dont le regard m’a fait soudainement renaître,
Ne te verrai-je plus que dans l’éternité?

Ailleurs, bien loin d’ici ! trop tard ! jamais peut-être!
Car j’ignore où tu fuis, tu ne sais où je vais,
Ô toi que j’eusse aimée, ô toi qui le savais!

ПРОХОЖАЯ

Она навстречу шла средь уличного гама;
вся в чёрном цвете – видно в трауре была.
Чуть приподняв подол одной рукою, шла
по улице изящною походкой дама

с осанкой строгою и ножкой, как у статуй.
И я, чуть вздрогнув, пил её безмолвный взгляд
(когда она его вдруг бросила назад),
желанья полный и отчасти жутковатый.

Как жгучей молнии удар во тьме ночной!
О, незнакомка! Что ж ты сделала со мной…
Твой тайный взгляд пообещал мне возрожденье.

Увижу ли я в будущем твои черты?
Иль это было только смутное виденье?
Как я б тебя любил! И это знала ты.

Chant d’automne

I
Bientôt nous plongerons dans les froides ténèbres ;
Adieu, vive clarté de nos étés trop courts !
J’entends déjà tomber avec des chocs funèbres
Le bois retentissant sur le pavé des cours.

Tout l’hiver va rentrer dans mon être : colère,
Haine, frissons, horreur, labeur dur et forcé,
Et, comme le soleil dans son enfer polaire,
Mon coeur ne sera plus qu’un bloc rouge et glacé.

J’écoute en frémissant chaque bûche qui tombe ;
L’échafaud qu’on bâtit n’a pas d’écho plus sourd.
Mon esprit est pareil à la tour qui succombe
Sous les coups du bélier infatigable et lourd.

Il me semble, bercé par ce choc monotone,
Qu’on cloue en grande hâte un cercueil quelque part.
Pour qui ? — C’était hier l’été ; voici l’automne !
Ce bruit mystérieux sonne comme un départ.

II
J’aime de vos longs yeux la lumière verdâtre,
Douce beauté, mais tout aujourd’hui m’est amer,
Et rien, ni votre amour, ni le boudoir, ni l’âtre,
Ne me vaut le soleil rayonnant sur la mer.

Et pourtant aimez-moi, tendre coeur! soyez mère,
Même pour un ingrat, même pour un méchant;
Amante ou soeur, soyez la douceur éphémère
D’un glorieux automne ou d’un soleil couchant.

Courte tâche! La tombe attend; elle est avide!
Ah! laissez-moi, mon front posé sur vos genoux,
Goûter, en regrettant l’été blanc et torride,
De l’arrière-saison le rayon jaune et doux!

ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ

I
Мир в холод скоро погрузится и во мглу.
Прощай, небесная густая синева!
Я слышу: во дворе у дома на углу
бросают обземь привезённые дрова.

В мой дом и в душу мне опять войдёт зима
и с нею тяжкий труд, бездолье и беда.
Когда в аду полярном солнце скроет тьма,
то сердце может превратиться в глыбу льда.

От дров сгружаемых я слышу каждый стук –
мне в страхе кажется, что строят эшафот.
Мой вольный дух, как башня вздрогнет, если вдруг
по ней стальной таран удар свой нанесёт.

Под монотонный стук ко мне приходит сон.
Мне снится: гвозди заколачивают в гроб.
И чей он? Для кого? Я лета слышу стон…
Печаль на сердце и в душе моей озноб.

II
Люблю таинственный зеленоватый блеск
твоих прекрасных глаз, но только горько мне
за то, что не сравнить чувств мимолётный всплеск
с сияньем радостного солнца в вышине.

И всё ж люби меня! Так ласковая мать
безмерно любит даже взбалмошных детей;
так осень щедрая дарует благодать
нам в виде солнечных, погожих тёплых дней.

Недолго мне осталось… Город мертвецов
уже готов принять мой деревянный гроб.
Так дай же мне прильнуть к твоим ногам лицом,
оплакать призрак сказочного лета чтоб!