. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . …лет через двадцать, когда мой отпрыск, не сумев отоварить ла́вровый отблеск, сможет сам зарабатывать, я осмелюсь бросить свое семейство — через двадцать лет, окружён опекой по причине безумия, в дом с аптекой я приду пешком, если хватит силы, за единственным, что о тебе в России мне напомнит… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . (Иосиф Бродский. Прощайте, мадемуазель Вероника)
ностальжи для души
Проснуться бы утром ранним, а на дворе — век 20-ый!.. Докушать вчерашний драник, супругу кисло пома́цать и — на работу... вприпрыжку, чтобы успеть на автобус. Кондукторше — мелочишку, место — для юной особы, что в ваше бюро недавно устроилась после ВУЗа, – все парни страдают втайне: какие у ней... арбузы!!! Но, как комсомольцы, они "о́блико строго мора́ле", – не бдителен — будешь гони́м за шашни и трали-вали… Женатым — так вовсе запрет на всякие шуры-муры, – дороже всегда партбилет прелестных особ в гипюре. Труди́ться весь день не лень вам, когда в этом нету смысла, коптишь себе помаленьку, — зарплату всегда начислят. Она не ахти? — так что же?! Зато в одном ординаре, – все рады и все похожи… как стадо овец в кошаре… Квартиру дадут и в школу отправят детей — прекрасно! Почи́ны — по протоколу. Согласны со всем! негласно... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Грядущего НЕ изменить... хоть вой, хоть в тамтамы ты бей, если солнце ушло в зенит, реальность свободных детей под себя не перекрои́м, — те моменты все — далеки. Это ВРЕМЯ расти другим! И расслабься в тисках тоски, альбом лучше им покажи… Как сладок горчащий там мёд в полынном хмелю ностальжи! Но эпохе маршрут — вперёд.
Послесловие:
* "…облико морале" — часть комического псевдоитальянизма «руссо туристо облико морале» из комедии Леонида Гайдая«Бриллиантовая рука», ставшая крылатой фразой с ироничным намёком на "высокие моральные качества" советских туристов и граждан СССР в целом.
Владимир Высоцкий. Летела жизнь Я сам с Ростова, а вообще подкидыш — я мог бы быть с каких угодно мест, — и если ты, мой Бог, меня не выдашь, тогда моя Свинья меня не съест. Живу — везде, сейчас, к примеру, — в Туле. Живу — и не считаю ни потерь, ни барышей. Из детства помню детский дом в ауле в республике чечено-ингушей. Они нам детских душ не загубили, делили с нами пищу и судьбу. Летела жизнь в плохом автомобиле и вылетала с выхлопом в трубу.
Я сам не знал, в кого я воспитаюсь, любил друзей, гостей и анашу. Теперь чуть что, чего — за нож хватаюсь, — которого, по счастью, не ношу. Как сбитый куст я по ветру волокся, питался при дороге, помня зло, но и добро. Я хорошо усвоил чувство локтя, — который мне совали под ребро. Бывал я там, где и другие были, — все те, с кем резал пополам судьбу. Летела жизнь в плохом автомобиле и вылетела с выхлопом в трубу. Нас закаляли в климате морозном, нет никому ни в чём отказа там. Так что чечены, жившие при Грозном, намылились с Кавказа в Казахстан. А там — Сибирь — лафа для брадобреев: скопление народов и нестриженных бичей, — где место есть для зеков, для евреев и недоистреблённых басмачей. В Анадыре что надо мы намыли, нам там ломы ломали на горбу. Летела жизнь в плохом автомобиле и вылетала с выхлопом в трубу. Мы пили всё, включая политуру, — и лак, и клей, стараясь не взболтнуть. Мы спиртом обманули пулю-дуру — так, что ли, умных нам не обмануть?! Пью водку под орехи для потехи, коньяк под плов с узбеками, по-ихнему — пилав, — в Норильске, например, в горячем цехе мы пробовали пить стальной расплав. Мы дыры в дёснах золотом забили, состарюсь — выну — денег наскребу. Летела жизнь в плохом автомобиле и вылетала с выхлопом в трубу. Какие песни пели мы в ауле! Как прыгали по скалам нагишом! Пока меня с пути на завернули, писа́лся я чечено-ингушом. Одним досталась рана ножевая, другим — дела другие, ну а третьим — третья треть… Сибирь, Сибирь — держава бичевая, — где есть где жить и есть где помереть. Я был кудряв, но кудри истребили — семь пядей из-за лысины во лбу. Летела жизнь в плохом автомобиле и вылетела с выхлопом в трубу.
Воспоминанья только потревожь я — всегда одно: «На помощь! Караул!..» Вот бьют чеченов немцы из Поволжья, а место битвы — город Барнаул. Когда дошло почти до самосуда, я встал горой за горцев, чьё-то горло теребя, — те и другие были не отсюда, но воевали, словно за себя. А те, кто нас на подвиги подбили, давно лежат и корчатся в гробу, — их всех свезли туда в автомобиле, а самый главный — вылетел в трубу. (1977 год)
