Когда мне станет очень одиноко,
я заберусь на дикую скалу
(свободным стилем и без альпенштока),
куда не влезть и горному козлу.
И, глядя вдаль внимательнейшим взглядом –
на нежно-палевой зари зачин –
я пожалею, что тебя нет рядом
с букетиком из листиков осин.
Я вспомню лист формата А4
на сделанном из дерева столе;
поэму вспомню под названьем «Мцыри»,
свой стих об одиноком журавле…
Ещё я вспомню, как в поход ходила
за рдеющим в густой ночи костром,
как темнота меня тогда страшила,
когда опасность чуяла нутром.
Я вспомню дом, заброшенный когда-то,
который охраняет старый Пёс
бессменно от восхода до заката
и ночью долгою под шум берёз.
Я много чего вспомню, дожидаясь
заката на обрывистой скале.
Всплакну чуть-чуть и в чём-нибудь раскаюсь…
Налью себе из фляжки божоле
и в шарф закутаюсь я от метели,
привычно снег танцующий кляня.
И вспомню, наконец-то, о постели,
в которой ждёшь ты, может быть, меня…
|
всего один лишь берег,
надрывные ветра,
безжизненный коллаж,
где птицы чувствуют
портал слепых затмений -
без шансов выжить,
делая вираж.
Там в венах не бурлят
кровавые потоки,
глазницы пепелят
измученной тоской -
чтобы к тебе попасть,
пронзая горизонты,
я вынуждена падать
в бездонность вечных снов.
Но я парить не стану
над чёрною дырою,
останусь ждать века,
как старец-пилигрим.
Если исчезну бликом
с чернеющей платформы,
уже никто не сможет,
как я тебя любить...