Осень листья безбожно со старой берёзы рвёт,
тополя выжигает последним напалмом солнце.
А со мною беда: мне мерещится чёрный кот –
по задворкам сознания, как полусон, крадётся.
В кошки/мышки играет с тенями холодный свет,
по углам разводя, словно рефери, кляксы-тени,
оставляя нетронутым дымчатый силуэт,
что неспешно за мною спускается по ступеням.
Не прокуренный адовой серой
бесстыжий бес
и не ангельский чин в заковавших стопы сандалиях –
смысла здравого сумасшествие и протест –
привидение… морок… иллюзия…
аномалия…
Силуэтом невнятным, молчанья обет храня,
он – константа: не ведая отдыха и покоя
неизменно по левую сторону от меня –
безголосый… бессонный… навязчивый…
Паранойя.
Выходные сменяются буднями – суета.
Но, всё то же безумие сольное в личной драме:
Замечать краем глаза я чёрного стал кота
в меланхолии осени
тихими вечерами.
Он не ведает ни стеснения, ни стыда,
не присуще незваному гостю и чувство меры:
типовая «хрущовка» - мистический Нотр-Дам,
психбольница в готическом стиле
с одной химерой.
А душа, было, пряталась в пятки: ну, быть беде…
Опосля рассудил: так и быть, раз уж выпал жребий.
У апостолов жизнь, как без воздуха, без чертей.
На Земле тебя примут,
коль заперта дверь на Небе.
Безусловно, конечно, со святостью перегнул –
до неё мне, как евнуху дряхлому до оргазма.
В одиночестве парном мы пялимся на Луну,
не боясь ни святых, ни чертей, ни дурного глаза.
И никто из двоих не прокуренный серой бес,
и не ангельский чин в заковавших стопы сандалиях:
смысла здравого сумасшествие и протест –
в параллельных мирах
заплутавшие аномалии…
|
