. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Вот так всегда — когда ни оглянись, проходит за спиной толпою жизнь, неведомая, странная подчас, где смерть приходит, словно в первый раз, и где никто-никто не знает нас. Прислушайся — ты слышишь ровный шум, быть может, это гул тяжёлых дум, а может, гул обычных новостей, а может быть — печальный ход страстей…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
(Иосиф Бродский. Из поэмы-мистерии «Шествие»)
вослед уходящему лету
Зелёный лист буреет на глазах,
и грач ворчит, готовясь к перелёту, –
так время переводит на часах,
готовая заснуть к зиме, природа.
Благоухает прелостью трава,
и птичий гвалт давно не режет уши, –
ненастный день, спуская рукава,
готов погрязнуть в тине равнодушья.
Взяв удочки и снасть, идём к реке,
надеясь там поймать за хвост удачу,
послушать кряки уток в ивняке, –
о чём они взволнованно судачат…
Наверно учат глупый молодняк
приёмам группового их полёта, –
их горловое ме́нторское "кряк"
звучит в ушах расчётом пулемёта.
А мы сидим в кустах — плечо в плечо,
на поплавок глазеем безотрывно:
когда за острый удочкин крючок
зацепится серебряная рыбка, –
тогда мы ей расскажем про беду,
пиявкой прицепившуюся к сердцу.
Пусть исцелит озноб и дурноту
от мятежа ВЕЛИКОГО свирепства.
Унылый дождь смывает, морося,
с уставших лиц слезливые дорожки, –
надежды нет — поймали карася,
но толку нет от маленькой рыбёшки…
Бредём домой понуро и с тоской,
спасибо — лес грибами угощает, –
мы до краёв набрали туесок,
чтоб есть зимой с карто́хой и со щами...
Окончен наш рискованный фриланс,
и на дороге глинистой и склизкой
готов к отъезду крытый дилижанс, –
уж осень тычет временной пропиской…
Так лето обревевшейся вдовой,
промокшее от слёз своих до нитки,
качает сокрушённо головой,
в дорожный саквояж суя пожитки.
9. Комментарий
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Так где-то на рассвете в сентябре
бредёшь в громадном проходном дворе,
чуть моросит за чугуно́м ворот,
сухой рукой ты вытираешь рот,
и вот выходишь на пустой проспект,
и вдоль витрин и вымокших газет,
вдоль фонарей, оград, за поворот
всё дальше ты уходишь от ворот,
в которых всё живут твои друзья,
которых ни любить, ни гнать нельзя,
всё дальше, дальше ты. И на углу
сворачиваешь в утреннюю мглу.
Ступай, ступай. И думай о себе.
В твоей судьбе, как и в любой судьбе,
переплелись, как тёплые тела,
твои дела и не твои дела
с настойчивой усталостью души.
Ты слышишь эту песенку в тиши:
Вперёд-вперёд, отечество моё,
куда нас гонит храброе жульё,
куда нас гонит злобный стук идей
и хор апоплексических вождей.
Вперёд-вперёд, за нами правота,
вперёд-вперёд, как наша жизнь верна,
вперёд-вперёд, не жалко живота,
привет тебе, счастливая война.
Вперёд-вперёд, за радиожраньём,
вперёд-вперёд, мы лучше всех живём,
весь белый свет мы слопаем живьём,
хранимые лысеющим жульём,
хвала тебе, прелестный белый свет,
хвала тебе, удачная война,
вот я из тех, которым места нет,
рассчитывай не слишком на меня.
