| Потускневшее здесь и сейчас я накину. Начнётся день. Безнадёжно помятый, обыденный день сурка. Повторяются лица, маршруты, слова, алгоритмы дел. Из бесцветного круга не выбраться мне никак. Заводной механической куклой (фарфоровый блин лица) надеваю-снимаю улыбки, гримасы, плач. Исполняю заученно роль то ответчика, то истца. Иногда (что поделать...) моё амплуа – палач. Ширпотреб второсортный, не Барби, но кукольный домик есть. Он не розовый (фу!), ярко серый. Нормальный цвет. Всё стандартно, игрушечно – мебель, посудка, на счастье крест - для безжизния на …сколько кукле отпустят лет. Только как-то, бывает, сожмётся в пластмассе пустой груди… где-то слева… луна это действует, или дождь, что стучится слезами и жалобно просит его впустить… Или призраком память пугает… не разберёшь… Станет …. как это? Больно? Приходят бесстыдно-цветные сны. Там я в нашем вчера от кутюр цвета счастья. Вдох... Полной грудью. Взахлёб. Как живая. И роли мне не нужны. Я люблю. Ты со мной – мой жестокий и нежный бог. Ты ушёл, наигравшись. Пластмассою стала живая плоть, из которой трофеем ты вырвал кровавый клок. А теперь день за днём кукле Я одиночество шить-пороть, вышивать серым крестиком мир, на минуты часы колоть. И мечтать захлебнуться, живой ощущая вдох… |
Где мрак перебивал лишь нафталин,
Скулила тонко музыка вдали,
В тряпичной голове стихая тускло.
Заныло слева рваною заплатой,
Средь наживую сделанных стежков,
Забилось в такт несделанных шажков,
Прозрение, что после станет ватой.
Что раньше было сном, а что осталось -
Немой футляр иль праздный водевиль?
Зашитым ртом вам о своей любви
Смогу ли рассказать хотя бы малость?