ЗВЕЗДА ПОЭТА

Когда ему исполнилось пятнадцать,
он увидал небесную звезду.
Не мог он на неё налюбоваться
и жил с тех пор в горячечном бреду.

Замкнуло сердце…
На крови поклялся
звезду с небес таинственных достать.
Пятнадцать лет мечтою вдохновлялся
и о звезде писал стихи в тетрадь.

Забыл он обо всём буквально;
а мог бы репу и морковь сажать.
Он жил неинтересно, непохвально;
не захотел детишек нарожать,
хотя и мог, но он не стал жениться
и на всю жизнь остался одинок…

Он в женщинах ценил тела и лица,
но к женским душам был, увы, жесток.

Он по ночам писал стихи в блокноте,
влюблённо глядя на свою звезду,
не поддаваясь сладостной дремоте
под яблоней в заброшенном саду.

Но охладел к мечте он почему-то,
прожив примерно сорок скучных лет.
Экзотике заморского грейпфрута
он предпочёл вкус маминых котлет.

А жизнь его всё длилась, длилась, длилась…
К нему вернулась давняя мечта,
когда душа от жизни притомилась
и в перспективе горние врата,
купил он альпеншток и снаряженье,
на иностранный самолёт билет.

И унесло его воображенье
туда, где кроме них с звездою нет
буквально никого – одни вершины –
и в недоступной вышине она…

А там, внизу, тенистые долины
и буйная цветущая весна…

…В высокогорье чище атмосфера.
Сияние звезды в ночи сильней...

И укрепилась у поэта вера,
что нет на свете никого родней…

НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ

Художником был лишь отчасти
мой друг, неизвестный поэт.
Он в стихосложенье был мастер,
а в живописи, увы, нет…

Зато штормовые рассветы
словами описывал так,
что волосы рвали поэты.
(Как жалко мне их, бедолаг…)

Художники им восхищались,
читая пейзажи-стихи,
и в душах, наверно, смущались,
свои вспоминая грехи:
Эх, сколько потрачено красок,
испорчено сколько картин!
В стихах же рассвет…
До мурашек…
Почти до безумия, блин!

…В картинах убористых строчек
сокрыт персональный секрет,
как запросто без заморочек
творит неизвестный поэт.

ОКАЯННЫЙ

До изумления бурбона
напившись, он писал стихи…
И вызывал у женщин стоны,
и звал на плотские грехи.

Они, как только прочитают
про шаловливую весну,
так сразу же в душе растают,
и обожания волну
им усмирить не удаётся.
Пылает в их телах пожар.

А что поэт? Он лишь смеётся
и, новый нанося удар
по нежным чувствам женщин скромных,
толкает их на стыдный грех
в местах от глаз людских укромных,
где нет опасности помех…

Так петь, как он, любви экстазы,
не удавалось никому.
Ходили про него рассказы,
что он уехал в Бугульму
и в дебрях местных затаился,
и в них инкогнито живёт,
и тайно вроде бы женился…

Молва, конечно, нагло врёт!

Ждём до весны!
Когда бурбона
напьётся снова наш поэт,
он для поклонницы влюблённой
напишет, может быть, сонет
бессмысленно чудесный, странный…
И что-то в нём такое есть...

И мы услышим: – Окаянный!
Приди, возьми девичью честь!