Канцо̒н шелка̒ играют на ветру
Мелодии, рождённой твоим взглядом,
Что бережёт от мира красоту
Нежным цветком,
Расцветшим здесь, в саду -
Но та краса благоухает ядом.
О, донна - непреступна, холодна,
Ты, словно золото, что обрамляет яшму,
Сияешь ярко, как в ночи луна,
Но безразлична.
Лишь туман и тишина
Услышат песню над рекою нашу.
Цветок, расцветший у стены сырой, -
Высокомерие - суть королевской власти,
Наполненной печалью и тоской
Поэта юного,
Больного лишь тобой,
О, донна - ты вина его напасти.
Лозы причастник, кубка верный друг,
Что пенится под солнцем винным хмелем
Поэм и музыки – самой природы слуг, -
Любви и страсти,
Но обретших вдруг
Немилость благородной девы.
Поэт рождён от слёз и трав ночных,
Что шепчут над холмами вирши судеб,
Сияя янтарём меж волн речных,
Скользят слова,
И слышит путник в них
Пророчества: что было и что будет.
Твой кубок пенится опять строфой,
Что льётся в мир канцоной безутешной,
Безмерной страсти бурною рекой,
Спеша сквозь время
К той, что не с тобой,
Отторгла музыку саму небрежно.
А мы, мой брат, отрекшись от любви,
Парим легко пыльцой весенних трав,
Мы счастливы, и хмель в нашей крови
Не тает вовсе
От зари и до зари,
Веселием сердца наши обдав.
Что нам заботы, если есть вино
И музыка звучит неспешной нотой,
Соединим с тобой мы их в одно -
Вино и музыка
Родят, что, знать, грешно̒,
Ибо веселье песни – вот работа!
Пусть донна мне к душе, но вот беда:
Помимо рыцарства мне есть одна отрада -
Её величие во взгляде никогда
Мне не заменит
Кубка, а тогда
И музыка здесь не наполнит сада!
Я буду плакать, и в душе своей
Шелками строф лаская мир незримый,
Но ничего не сделаю, поверь,
Чтоб быть твоим,
Чтоб ты была моей -
Лишь лютня и вино мои кумиры!
|