«Я дожила до такого времени, когда исчезли домработницы. И знаете почему? Все домработницы ушли в актрисы. Вам не приходило в голову, что многие молодые актрисы напоминают домработниц? Так вот, — у меня домработница опекает собаку. Та живёт, как Сара Бернар, а я — как сенбернар».
(из книги «Фаина Раневская. Случаи. Шутки. Афоризмы»;
глава X. Быт, или на войне — как на войне)
19 июляДень памяти народной артистки Советского Союза, потрясающей актрисы театра и кино — Фаины Раневской (при рождении — Фанни Ги́ршевны Фе́льдман). "Одинокая насмешница" — её прямодушие, обезоруживающую искренность, искромётное чувство юмора принято было считать и несчастьем, и достоинством, заслуживающим глубокого уважения. Артистка не боялась осуждения и всегда ненавязчиво и прямо высказывала то, что думает, — подобная черта характера встречается не часто. Публикацию своего стихотворения я посвящаю талантливой, смелой и неподражаемой женщине.
круговорот забот
Будильник пока не звенел... а пёс уже то́ркает носом...
сегодня и так ворох дел... пи-пи? это — да. Без вопросов.
Затем поднимать всё семейство: на труд, на учёбу, в детсад...
заси́м — "штукатурка", и с песней — в свой офис, где тупо сидят.
Сурово "построить" ленивцев и у́ймищу функций раздать,
затем привлекать "перспективы", припудрить "потёкший фасад".
Отладив рабочий процесс, нестись за продуктами в маркет,
в аптеке купить "антистресс", закинуть бельишко в стиралку.
Сынишку из школы забрать, домчать на урок капоэйры, –
успеть за малышкой в детсад и быть там учтивой и щедрой.
За ужин хвататься стремглав, ведь скоро кормилец вернётся, –
портки́ и носки разбросав, он жаждет приятных эмоций.
Грубить, раздражаться нельзя. Перечить? Ни в коей не ме́ре!
В мгновенье бабахнет гроза! — и будут раздолбаны двери...
Прислуга я вам али кто?! — с обидой щекочется в горле
вопрос к домочадцам, — Почто́ вы лужу за псом не подтёрли?
За милой беседой — семьёй — сидим, поглощаем котлеты.
Измотана так толкотнёй, что в темечко бьют кастаньеты!
Но вот улеглась круговерть в пределах всего "королевства", –
теперь можно мирно смотреть комедию с Фа́нни Раневской…
Нет!! милый зазывно – мур-мур – в альков приглашающе ма́нит.
Ах, правда же — жё тэ́ тужу́р! — спешу быстроногою ланью.
На взгорье родного плеча так сладостно мне... так покойно:
"Конечно, любимый, сейча…" – но дальше, увы... я не помню.
Будильник пока не звенел…
Послесловие:
* "жё тэ́ тужу́р" (Je t'ai toujours – фр.) — "у меня всегда есть ты"
Dave Gahan & Soulsavers — A Man Needs A Maid [Мужчине Нужна Прислуга]
Что к обеду? (Фаина Раневская пересказывает свой разговор с домработницей)
– Что на обед?
– Детское мыло и папиросы купила.
– А что к обеду?
– Вы очень полная, вам не надо обедать, лучше в ванне купайтесь.
– А где сто рублей?
– Ну вот, — детское мыло, папиросы купила…
– Ну а ещё?
– Ну, что вам считать! Деньги от дьявола, о душе надо думать! Ещё зубную пасту купила.
– У меня есть зубная паста.
– Я в запас, — скоро ничего не будет... ой, ей-Богу! тут конец света на носу, а вы сдачи требуете!
Из книги Фаины Раневской "Судьба-шлюха". Выдержки из главы "Боже мой, как я стара — я ещё помню порядочных людей...":
* * *
Я познакомилась с Ахматовой очень давно. Я тогда жила в Таганроге. Прочла её стихи и поехала в Петербург. Открыла мне сама Анна Андреевна. Я, кажется, сказала: "Вы мой поэт", – извинилась за нахальство. Она пригласила меня в комнаты — дарила меня дружбой до конца своих дней…
... Она была великой во всем. Я видела ее кроткой, нежной, заботливой. И это в то время, когда её терзали…
* * *
Есть такие, до которых я не смею дотронуться, — отказалась писать о Качалове, а уж об А. А. подавно. В ней было всё. Было и земное, но через божественное... Однажды я рассказала ей, как в Крыму, где я играла в то лето в Ялте, – было это при белых, – в парике, в киоске сидела толстая пожилая поэтесса. Перед ней лежала стопка тонких книжек её стихов. "Пьяные вишни" назывались стихи, и посвящались они "прекрасному юноше", который стоял тут же, в киоске. Герой, которому посвящались стихи, был косой, с редкими прядями белёсых волос. Стихи не покупали. Я рассказала Ахматовой, смеясь, о даме со стихами. Она стала мне выговаривать: "Как вам не совестно! Неужели вы ничего не предпринимали, чтобы книжки покупали ваши знакомые? Неужели вы только смеялись? Ведь вы добрая! Как вы могли не помочь!" Она долго сердилась на меня за мое равнодушие к тому, что книги не покупали. И что дама с её косым героем книги относила домой…
* * *
Сегодня у меня обедала Ахматова, величавая и величественная, ироничная и трагическая, весёлая и вдруг такая печальная, что при ней неловко улыбнуться и говорить о пустяках. Как ей удалось удержаться от безумия — для меня не постижимо. Говорит, что не хочет жить, и я ей абсолютно верю. Торопится уехать в Ленинград. Я спросила: "Зачем?" Она ответила: "Чтобы нести свой крест". Я сказала: "Несите его здесь". Вышло грубо и неловко. Но она на меня не обижалась — никогда…
* * *
... Вспомнила, как примчалась к ней после "постановления". Она открыла мне дверь, потом легла, тяжело дышала... В доме было пусто. Пунинская родня сбежала. Она молчала, я тоже не знала, что ей сказать. Она лежала с закрытыми глазами. Я видела, как менялся цвет её лица. Губы то синели, то белели. Внезапно лицо становилось багрово-красным и тут же белело. Я подумала о том, что её "подготовили" к инфаркту. Их потом было три, в разное время.
Молчали мы обе. Хотелось напоить её чаем — отказалась. В доме не было ничего съестного. Я помчалась в лавку, купила что-то нужное, хотела её кормить. Она лежала, её знобило. Есть отказалась. Это день её муки и моей муки за неё. Об "этом" не говорили.
Через какое-то время она стала выходить на улицу. И, подведя меня к газете, прикреплённой к доске, сказала: "Сегодня хорошая газета, меня не ругают".
... И только через много дней вдруг сказала: "скажите, зачем великой моей стране, изгнавшей Гитлера со всей его техникой, понадобилось пройти всеми танками по грудной клетке одной больной старухи?"
И опять молчала...»
(в конце отрывка воспоминаний речь идёт о Постановлении оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах "Звезда" и "Ленинград"» — документе, принятом 14 августа 1946 года. Постановление затронуло судьбы отдельных периодических изданий, способствовало исключению Анны Ахматовой и Михаила Зощенко из Союза писателей СССР и вызвало широкий общественный резонанс. Спустя 42 года оно было признано ошибочным и отменено)
