Щелчок зажигалки.
Вверх облако дыма.
Опять смято утро тяжелым похмельем.
Боль обручем сжала виски нестерпимо.
Он пил слишком много на этой неделе.
Когда его сердце от боли застыло?
Когда его бросила умница-муза?
Кончается день, как бутылка текилы.
Его время - смесь.
Пьянства, женщин и блюза.
Вся жизнь разделилась на "до и на после".
На две партитуры, на два континента.
Чего не хватало?
Да Господи, воли!
Адажио.
Престо.
Адажио.
Престо.
Осенний Норд-Сайд.
N Clark street, "Blue Chicago".
Его выход в десять.
Ни позже, не раньше.
В такие часы деньги просто бумага,
В такие минуты неважно, что дальше.
Забыть бы про боль.
Не хватает покоя.
И чувства опять, как клещами зажаты.
Немного тепла.
Стать на время собою.
И память согреть,
Вспомнив вдруг как когда-то...
Горячей волною плескала харизма,
Которой в косухе и джинсах так тесно.
Как жизнь целовала
С контрастным цинизмом
То жарко, то пресно.
То жарко, то пресно.
Лазурь Кюрасао и солнце текилы
Подарят забытое чувство рассвета.
И вот они, кажется, новые силы
Ты драйв, ты ударник, ты мощь, ты ракета.
И взгляд черно-белый окрасится цветом.
Польется рекой вдохновение,
А муза,
Что сердца хрусталь раздробила поэта,
Отвалится прочь, как былая обуза.
Похмелье уйдет, станет память почище,
И будет подзуживать мыслью протеста:
Всему в этой жизни найдется, дружище,
И время, и место.
И время, и место.
|
