***
А что там, в тыща девятьсот
Году лохматом?
Густой янтарь пчелиных сот,
Заданье на дом,
Тепло ржаной краюхи, вкус
Чуть кисловатый,
Гирлянды новогодних бус
И снег из ваты.
Весенний лёд, ручей-река,
Шум переменок,
Трель предпоследнего звонка,
Игра в пристенок.
Там звёзды гаснут на лету,
Там спят герои,
Там самый длинный день в году –
Двадцать второе…
22 июня 2011.
***
Кто-то дышит за плечом -
То ли ангел, то ли тот, кто даст патрон.
Подмосковные поля,
Белизна разрыта траками до рвов.
Сорок первый не при чём,
Сорок третий не озолотит погон,
В сорок пятом тополя -
Как халаты докторов.
Но прочитанное здесь -
Это прожитое там, на виражах:
Три тарана, два прыжка,
Фюзеляжа покорёженный дюраль,
Мёртвой зоной зимний лес
И шоссе в противотанковых "ежах".
Ни "звезды" и ни "флажка" -
Лишь за финскую медаль.
Словно фитилёк, погас
Тронутый пожаром клён,
Дымом от костра пропах
Стёганный бушлат.
Чтоб восстановить на час
Прерванную связь времён,
Нужно провода в зубах
Намертво зажать.
Хлещет вьюга по броне,
Подгоняя недописанный куплет.
Заряжающий не спит -
Вещий сон бывает вечным иногда.
Это время снится мне
На дистанции семи десятков лет.
Там во фляге чистый спирт,
В кружке талая вода.
Там святых - наперечёт,
Но солдат не за елеем в рай пошёл:
Просто нужно было встать
И пойти вперёд, покуда держит нить.
Кто-то дышит за плечом -
И конечно, это очень хорошо:
Есть кому патрон подать
Или крыльями прикрыть.
А страна сменила гимн,
По земле рассыпан строй,
Рвёт узду железный конь,
Фарами слепя.
Чтобы дать пройти другим
Дальше - и закончить бой,
Нужно хоть на миг огонь
Вызвать на себя!
25 - 26 декабря 2010., Воронеж - Липецк.
САНИТАРНЫЙ ПОЕЗД
На сибирских полустанках –
Ни кола и ни двора,
И летала с гор на санках
Боевая детвора.
Головой качали деды, -
Уголёк опять в цене
За полгода до Победы
В самой огненной войне.
А инвалид махорку бережно завёртывал,
Одной рукой «катюшей» щёлкал, смаковал.
Так мы курили в декабре сорок четвёртого
На старых шпалах возле озера Байкал.
Три аккорда, гриф гитарный,
Начинаю с ноты «ля».
Ехал поезд санитарный
На восток в госпиталя.
А война ползла на запад
По истерзанным полям,
По артиллерийским залпам,
По сожжённым деревням.
По сводкам Совинформбюро в газете «Правде» я
Своих искал – куда продвинулись уже.
И пела, радовала их Шульженко Клавдия
«Платочком синеньким» на новом рубеже.
Хлеб в тылу чернее глины,
Горек, словно дикий мёд.
Под ребром осколок мины
Спать ночами не даёт.
Омулёвая ушица.
Широка родная Русь.
Дай водицы, медсестрица, -
Если выживу – женюсь!
А я теперь, конечно, непременно выживу,
А повезёт – ещё успею взять Берлин,
И добрым словом вспомню там девчонку рыжую,
Что в кипяточек нам бросала сахарин.
Дымка снежная витала,
Флаг над площадью алел,
Грозный голос Левитана
С каждой сводкою теплел.
А в вагоне пахло пОтом,
В окнах – сопки да кедрач.
С Новым сорок пятым годом
Нас поздравил военврач.
Луны осколочек под сердцем зашевелится, -
Перекурю – и станет легче на душе.
Промчится поезд, - и вослед махнёт метелица
Платочком синим на далёком рубеже.
Декабрь 2006.
БАЛЛАДА О 1945 ГОДЕ
Я начал свой путь в стародавние годы,
Когда красным светом горела звезда.
Тогда ненадолго хватало свободы:
Её волокли на восток поезда.
В кисете махорки щепотка на брата,
Да мрак пересыльных кирпичных дворцов.
Мы были не дети, а внуки Арбата,
Едва пережившие павших отцов,
Подростки в пилотках, успевшие только
Последний кусочек войны отхватить.
И нам улыбалась красивая полька,
По-русски учившаяся говорить.
Висела над Вислой весенняя полночь.
Но пан капитан (что ни слово – указ)
Сказал, как отрезал: «Фашистская сволочь!
Жила тут, наверное, с немцем до нас!»
У тех, кто постарше, звенели медали
И ноша на сердце была тяжела.
О гетто Варшавском тогда мы не знали…
Тихонько заплакав, девчонка ушла.
Кусались ещё партизанские тропы:
В лесах Белоруссии – схроны смертей.
А мы покатили назад из Европы, -
Под залпы салюта нам было светлей.
Погоны гвардейские нам возвращали
Былинную славу забытых времён.
Казалось, не будет ни зла, ни печали,
Когда враг разбит и навек заклеймён.
В быту гарнизонном мы щурились солнцу,
И год 45-й летел всё быстрей.
Под осень войну объявили японцу,
Чтоб выгнать его из маньчжурских степей.
И вот эшелон за Байкал потянулся,
Но где-то в Чите мы застряли чуток,
Полночи стояли. К утру я проснулся
И двинул с ведёрком искать кипяток.
А рядом состав – ниже нашего сортом –
Он только что прибыл на путь запасной:
Из утлых вагонов с собачьим эскортом
Толпу заключённых встречает конвой.
С колёс – на колени! Откуда их столько?
Неужто бандиты, шпионы, ворьё?
И вдруг среди прочих – та самая полька!
В толпе арестантов узнал я её.
Упала она и разбила колено,
И плакала горше, чем в мае тогда.
Там были и те – из немецкого плена,
В колымский этап уходя навсегда.
Там был и в прожжённой своей гимнастёрке –
Уже без погон – бывший наш капитан.
И вслед им трофейные псы рвали сворки, -
Немецкий порядок их так воспитал.
Нам всем по казённому дали вагону:
Я ехал над Гоби поднять красный флаг,
Девчонка-полячка – на женскую зону,
А пан капитан – на мужскую, в Бамлаг.
Победное время – каким оно будет
Казаться нам сквозь прожитые года?
Здесь часто, увы, победителей судят,
Но всё-таки чаще берут без суда…
Май 2006.
***
Всё по кругу – четыре цикла:
Дождик, зной, листопад и вьюга.
Купол церкви и купол цирка –
В зоне видимости друг друга,
Как от радости до печали –
Лёгкий росчерк пера поэта.
И на выщербленном причале
Никого, - и печально это…
В церкви молятся. В цирке верят
В то, что было, и то, что будет.
Простодушны, как люди, звери,
Добродушны, как звери, люди.
Гуттаперчевый ангел-мальчик
Взмыл под купол так легкокрыло.
Вот и публика слёзы прячет –
То-то весело нынче было!
Цирк уедет. А церковь тихо
Перекрестит его в дорогу.
Пусть артистов не тронет лихо, -
Им с трапеции ближе к Богу.
Ближе к детству зверью, и даже
Клоун детское носит имя.
Цирк от церкви всё дальше, дальше…
Только небо – одно над ними.
Август 2011. |