Я хочу быть понят моей страной, а не буду понят, — что ж. По родной стране пройду стороной, как проходит косой дождь…
Такой строфой заканчивалось в первоначальном варианте — в рукописи и первых публикациях — стихотворение ВладимираМаяковского «Домой!». Эти строки, которые сам поэт называл "эти красивые подмоченные дождём крылышки", написаны были за пять лет до трагической гибели поэта. "Ноющее делать легко, – писал поэт, – оно щиплет сердце не выделкой слов, а связанными состихом посторонними параллельными ноющими воспоминаниями…"
о стихах и поэтах
Стихи — на любых языках! —
из сфер внеземных параллелей
кружа́тся, как рой, в головах
забывшихся сном менестрелей.
Им кажется — нет больше сил
нести их жужжащее бремя!
И кто б на сей счёт не шутил, –
есть в образе здравое семя.
Поэт, менестрель, стихоплёт,
познавший терзания эти,
чернила с бумагой возьмёт,
опишет в лиричном куплете
заманчивость зрелищных грёз,
зачистив от тонн шелухи,
сведя вместе мысли вразброс, –
рождаются трудно стихи!
Что пишутся странным узором,
в котором "шрифты́" хороши, –
у одних — из обычного сора,
у других — из эссенций души…
Иной, словно гейзер бурлит,
а тот — будто заводь пруда́,
строчит о терзаньях любви,
другим же слезливость чужда.
Поэт, чтящий слог Маяковского,
не просто "млекопитающее",
он — скальд, воспевающий строфами,
и всех ими воспламеняющий.
Послесловие:
Марина Цветаева — Моим стихам… (читает Сергей Городинец)
Владимир Маяковский. Стихотворение это
Стихотворение это — одинаково полезно и для редактора и для поэтов. Всем товарищам по ремеслу: несколько идей о «прожигании глаголами сердец людей».
Что поэзия?!
Пустяк.
Шутка.
А мне от этих шуточек жутко.
Мысленным оком окидывая Федерацию —
готов от боли визжать и драться я.
Во всей округе —
тысяч двадцать поэтов изогнулися в дуги.
От жизни сидячей высохли в жгут.
Изголодались.
С локтями голыми.
Но денно и нощно
жгут и жгут
сердца неповинных людей «глаголами».
Написал.
Готово.
Спрашивается — прожёг?
Прожёг!
И сердце и даже бок.
Только поймут ли поэтические стада,
что сердца
сгорают —
исключительно со стыда.
Посудите:
сидит какой-нибудь верзила
(мало ли слов в России есть?!).
А он
вытягивает,
как булавку из ила,
пустяк,
который полегше зарифмоплесть.
А много ль в языке такой чуши,
чтоб сама
колокольчиком
лезла в уши?!
Выберет…
и опять отчесывает вычески,
чтоб образ был «классический»,
«поэтический».
Вычешут…
и опять кряхтят они:
любят ямбы редактора лающиеся.
А попробуй
в ямб
пойди и запихни
какое-нибудь слово,
например, «млекопитающееся».
Потеют как следует
над большим листом.
А только сбоку
на узеньком клочочке
коротенькие строчки растянулись глистом.
А остальное —
одни запятые да точки.
Хороший язык взял да и искрошил,
зря только на обучение тратились гроши.
В редакции
поэтов банда такая,
что у редактора хронический разлив жёлчи.
Банду локтями,
дверями толкают,
курьер орет: «Набилось сволочи!»
Не от мира сего —
стоят молча.
Поэту в редкость удачи лучи.
Разве что редактор заталмудится слишком,
и врасплох удастся ему всучить
какую-нибудь
позапрошлогоднюю
залежавшуюся «веснишку».
И, наконец,
выпускающий,
над чушью фыркая,
режет набранное мелким петитиком
и затыкает стихами дырку за дыркой,
на горе родителям и на радость критикам.
И лезут за прибавками наборщик и наборщица.
Оно понятно —
набирают и морщатся.
У меня решение одно отлежалось:
помочь людям.
А то жалость!
(Особенно предложение пригодилось к весне б,
когда стихом зачитывается весь нэп.)
Я не против такой поэзии.
Отнюдь.
Весною тянет на меланхолическую нудь.
Но долой рукоделие!
Что может быть старей
кустарей?!
Как мастер этого дела
(ко мне не прицепитесь)
сообщу вам об универсальном рецепте-с.
(Новость та,
что моими мерами
поэты заменяются редакционными курьерами.)
Рецепт
(Правила простые совсем:
всего — семь.)
1. Берутся классики,
свертываются в трубку
и пропускаются через мясорубку.
2. Что получится, то
откидывают на решето.
3. Откинутое выставляется на вольный дух.
(Смотри, чтоб на «образы» не насело мух!)
4. Просушиваемое перетряхивается еле
(чтоб мягкие знаки чересчур не затвердели).
5. Сушится (чтоб не успело перевечниться)
и сыпется в машину:
обыкновенная перечница.
6. Затем
раскладывается под машиной
липкая бумага
(для ловли мушиной).
7. Теперь просто:
верти ручку,
да смотри, чтоб рифмы не сбились в кучку!
(Чтоб «кровь» к «любовь»,
«тень» ко «дню»,
чтоб шли аккуратненько
одна через одну.)
Полученное вынь и…
готово к употреблению:
к чтению,
к декламированию,
к пению.
А чтоб поэтов от безработной меланхолии вылечить,
чтоб их не тянуло портить бумажки,
отобрать их от добрейшего Анатолия Васильича
и передать
товарищу Семашке.
