При свечах
Поэма
1
Поэме трудно без героя,
Но где найдёшь его теперь?
О Пушкин, Пушкин! Я не скрою,
Вновь позавидовал тебе.
Дышала царская Россия
Свободным духом мятежа,
Поэты жили – и какие!
И память их не тронет ржа.
В твоём журнале начал Тютчев –
Не помнишь? Что же из того –
Ты был редактором почутче
Литконсультанта моего.
Но знаю, знаю, что в России
Поэты не перевелись –
Настанут времена такие,
Что смоют с нас и ложь и слизь.
Я знаю, будущее – будет,
Я соберу всех за столом,
И будем говорить – и будем –
О наболевшем и больном.
Но кто они – не знаю нынче,
Молчат печать и журнальё,
Лишь критик изредка прохнычет:
Вот это, в списках ходит – чьё?
Что ж делать? Соберу послушных
Любимцев беспристрастных муз –
Пусть председательствует Пушкин:
Друзья! Прекрасен наш союз...
Мы, сказку засветло построив,
Определив её предел,
Поговорим о судьбах Трои,
Когда бы не было Елен.
Своим желаньям потакая,
Переиначим бытиё,
Пускай судьба у нас такая –
Изменим запросто её.
Друг с другом дружбу начиная,
Между собой давно на ты,
В прекраснейшем месяце мае
Марине подарим цветы.
2
Слова сближают осторожно –
Легко нарушить их обет
Нечаянной тоской острожной,
Мелькнувшей сквозь пучину лет.
Качает сумрак опахала
Тенями смутными в углах,
И кровь пульсирует как жало
В разжатых силою зубах.
Ночным виденьям уступая
Вдруг появившихся гойеск,
В глаза глазами погружаясь,
В них узнаю безумный блеск.
Что делать? Будто лихорадка
С чего-то охватила нас,
И каждый косится украдкой
На дверь: кто там в столь поздний час?
Не быстро сгинет хмарь ночная
Петух не скоро прокричит –
И Гоголь, в кресле засыпая,
О мёртвых душах сон мычит.
И кто-то голос уж направил:
Давайте в следующий раз... –
И Пастернак с тоской уставил
В свечу свой лошадиный глаз.
И я кричу, весь рот распяля:
– Другого раза не хочу! –
И Гоголь, плечи расправляя,
Вторую засветил свечу.
От вечной спячки просыпаясь,
Какой же нужен адский крик,
Чтоб сгинул морок, рассыпаясь
О переплёты ваших книг!
3
– Но кто кричал? Его мы видим
В кругу поэтов первый раз, –
И на меня упал невидим
Стоустый столюбимый глас.
И, заколдован этим гласом,
Свои стихи я вдруг забыл –
Но тут Державин добрым Спасом
Меня крестя благословил.
– "Грамматику" вам почитаю, –
Чуть осмелев, я произнёс –
У Маршака очки слетают
Со лба на им привычный нос...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...И голову назад откинув,
Со мною рядом Мандельштам
Улыбкой рот легко раздвинул:
– Я знаю вас. Вы были – там.
Стигийской нежностью тоскуя,
Я ждал тебя у стольких рек
И знал, что если и умру я,
Но ты придёшь, мой человек.
А как бы нас ты перечислил? –
Вдруг подал голос грустный Грин.
И я, немного поразмыслив,
Сказал:
– Один, один, один...
– Он грамотен! – вскричал дотошный
До слёз восторженный Бальмонт. –
Нас мало избранных – он тоже
Из их числа, он – наш, он – вот!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Тут Бунин желчно усмехнулся:
– Мою строку из прозы спёр.
Но применив – не промахнулся,
Поэту верю – он не вор.
От желчной его ласки пьяный,
Я, слыша в сердце лиры гул,
По-русски родину вспомянул,
По-русски зиму помянул...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Единогласное признанье
В молчаньи радостно ловлю –
Ах, знали б вы, как неслучайно
Я вас мучительно люблю!
Я – камень, улицей распятый
Под сотнями её знакомств,
Я – память под печатью пятой,
Я – перекрёсток, площадь, мост.
Я вымощен с чужого мненья
Под недовольную молву,
Я – горечь крайнего сомненья:
Откуда – жил, куда – живу...
4
Но кто со мной весенней ночью
Смыкает мысленный наш круг? –
Я вижу всех в себе воочью
И с каждым я сижу сам-друг.
Подобный богу, лучезарен,
Вот улыбнулся про себя
Там, в уголке, суровый старец,
Кифары струны теребя.
Когла медлительный гекзаметр
Настроил нам слепой Гомер,
На месте каждый словно замер:
Пред ним любой – во прахе смерд.
Наш прародитель, наш Предтеча,
Единственный, к кому на вы,
Гомер! Во веки имя вечно
И выше славы и молвы!
...Не понимая, где он, кто он,
Проникновенно бормоча,
Ночной звездою очарован
И трепетом её луча,
И слыша в речи сокровенной
Сквозь недоступный нам эфир
Язык цветов, язык Вселенной –
Непостижимый Велимир!
Ты вырастаешь с каждым годом
В эпохи зреющих очах,
О чудом созданный природой
Её нетлеющий очаг!
И пусть напрасно кто-то ищет
В тебе последний точный смысл –
Ты, как природа, смысла выше,
Ты – бесконечной тверди мыс!
5
Мы в юности – всегда поэты,
Но кто, скажите, удержал
Пытливость мысли не по летам,
Её страстей тугой накал?
О Веневитинов! По праву
Беседу с Гёте ты ведёшь.
Дай фору старику – по нраву
Ему твоя святая ложь.
Что делать – шестьдесят не шутка
По вашей разнице в годах! –
Задумаешься – станет жутко
От их беседы при свечах.
Как торопливо созревает
Поэтов нынешних талант –
И как до срока увядает
Способность думать невпопад!
Как много истин и канонов
Затверживают в лоск и в пыль!
Как много в голове шаблонов,
Ошибкой принятых за мысль!
Есть среди нас поэт – на вырост
Всем современникам своим.
Владим Владимыч! Я уж вырос –
И о любви поговорим.
Ты был огромный – не по веку –
Любовь и жалость сохраня
К страдающему человеку
Из-за уродства бытия.
Я знаю, так любить непросто:
Людей ещё мала душа, –
Ты был в любви как хрупкий мостик,
Которым ходят чуть дыша.
Посмертно вытащенный властью
На ненавистный пьедестал,
Ты счастлив стал одним лишь счастьем,
Что с Пушкиным соседом встал.
...Но кто спиной к нам повернулся,
Кто среди всех один как перст,
В глухую маску окунулся,
В руке сжимая польский крест?
И глаз на нас не подымая,
Заплакал вдруг глухой старик –
Под взглядами изнемогая,
Он прошептал один лишь стих:
– Я никого не жду. Я чту молчанье...
Но ждали мы. И Норвид встал
И, руки к небу воздымая,
Нам продолженье прокричал:
– Поэтов раннее сиротство
Пронзительнее визга пил,
Распиливающих для удобства
И тот и этот мир.
И кто меня в приютском братстве
Услышит чуткостью ресниц,
Раздавленного эмигрантством
Среди оглохших лиц!
Я – в пыль повергнутое пламя –
И мне уже совсем не жаль,
Что жизнь придумана не нами
И мне чужда её печаль. –
От горьких слов куда же деться –
И мы склонились перед ним:
– Читай, читай нам "VADE MECUM"!
Мы – за тобой. Ты – не один.
6
Кто, по-военному невзрачен
Усмешкой скорбной рот скривил
И взгляд свой, сумрачный и мрачный,
В Москву ночную устремил?
О Лермонтов! Судьбой поручик,
Как трудно сблизиться с тобой!
Я знаю, что тебя так мучит
В час неожиданно-ночной.
Твоя близка мне и понятна
К Росии странная любовь –
Патриотические взятки
И ныне пишут вновь и вновь.
Но что возьмёшь ты с этих выжиг,
И подлый труд их – для кого?
Им для себя напеть лишь выжив:
Живут не насмерть – на живот.
Как лаской грустною тревожить
Мне слух твой хочется сейчас!
Я для тебя готов из кожи –
Лишь улыбнулся б ты – для нас.
И Лермонтов премилой рожей
Мне разрешил стихами близь –
Слова сближают осторожно,
Стихи сближают – на всю жизнь...
Как подозрительна стихия
К ей вызов бросившим пловцам!
Как недоверчива Россия
К своим поэтам и делам!
Чаадаев! Наш товарищ первый!
(Тебя так Пушкин называл)
Скажи, какою скорбной мерой
Поэзию ты поверял?
И сеть готических морщинок
Со лба на лысину согнав,
Чаадаев, одинокий инок,
Сказал поэтам не солгав:
– Когда вас Родина ославит
Иль сумасшедшим иль больным,
Когда всей силою заставит
Молчать и лгать и быть иным,
Когда земля родного сына
Подвергнет горшей из опал
И к ней ревнивая чужбина
Навяжет лучший идеал,
Когда невольно вам изменит
Столь независимый талант,
Когда вам здравый смысл заменит
Высокой истины обман,
Когда, подвергнутые скуке
Житейских правд и мелочей,
Вы на себя поспешно руки...
...........................
Я вижу, Пушкин нос повесил,
Наш председатель затужил.
О Пушкин! Ты же был повеса!
Так выше голову держи!
Чаадаев! Именем поэта
Прошу тебя, повремени!
"Товарищ, верь!" – Ты помнишь это?
И будущее не кляни.
Сейчас ты прав, с былым не споря
И с настоящим не в ладах,
Но будущее скажет скоро
На всех возможных языках,
Что лишь поэзия нетленна
И неподвластна ни огню,
Ни крысам, сырости, ни плену
Архивов, сгнивших на корню.
Наивной верою воспитан,
Что Пушкин мог дожить до нас,
Вопрос, что временем испытан,
Решил задать ему сейчас.
– Скажи, ну как ты мог промедлить
В снегу дуэльных рубежей –
Ведь ты умел не глядя целить
И бить без промаха в царей!
Как ты о них не вспомнил, Пушкин,
Друзьях далёких, но живых,
И как забыл ты кружки с пуншем
Лицейских ваших годовщин?
Ах знал бы ты, как плакал Пущин,
Осиротевший, о тебе!
Ты всех осиротил нас – пуще
Тех – пятерых – смертей.
И никогда в судьбу не веря,
В предотвращённую дуэль,
О Пушкин, Пушкин, я уверен,
Что выстрелишь ты первым в цель!
– Не промахнусь! – воспрянул Пушкин, –
Железной палкою рука
Закалена, тверда – получше
Стального звонкого клинка.
Клянусь детьми и белым светом:
Не будет плакать Натали
Беспомощной женой поэта
В соседней комнате Земли!
Клянусь поэзией и вами:
За честь России постою!
И людям на Тверском бульваре
Не грусть – улыбку подарю.
7
Всю ночь беседуя с Катуллом,
Латынь Петрарка постигал –
Узнав о их мирских разгулах,
Он к предкам зависть усмирял.
Ну что ж! Завидовать почётно
Таким далёким временам,
Но знаешь сам: бесповоротно
И неподвластно время нам.
Меня Петрарка понимает
Через границы и века –
Нас Океан объединяет
В одни родные берега.
Я имя точно Океану
Не подберу – в нём столько сил,
Течений, ветров и туманов,
В нём жизнь, и время, и посыл,
Чужбины, родины и ссылки,
Снега, и солнца ярый блеск,
Дожди, и жар вулканов пылкий,
И льдов неутомимый треск.
И убаюкан звёздным хором –
Прислушайтесь – то не обман! –
Извечным голубым простором
По нас вздыхает Океан.
...Как долгожданны и нарочны
Иные встречи за свечой!
Марина, исколов ладошку,
Глядит на Рильке, что живой:
– Так ты не смерклось, око, око...
И жизнь – есть жизнь, и смерть – не смерть?
И "Новогоднее" – до срока?
Как знала – нам не умереть... –
И белокровье излечимо,
Осталась в замысле петля –
– Елабуга? Мы плыли – мимо.
Я никогда там не была.
Как родина? И как чужбина?
Какие замки у друзей?
Спасибо. Я приеду с сыном.
О, выше матери своей!
...Им есть о чём молчать друг с другом,
О ком наговориться всласть
В виду немыслимого круга,
Покуда длится ночи власть.
8
Под чьим-то взглядом тонут свечи,
И я снимаю с них нагар –
Я взгляду рад – об этой встрече
Берёг мечту – бессониц дар.
Дай руку, Пастернак! Мы – братья
По жизни, не по ремеслу,
Мы любим жизнь – всю, без изъятья,
Как солнца светлую сестру.
И пусть сосна давно уж плачет
Над серой гробовой плитой –
Что могут наши смерти значить! –
Мы вечно молоды с тобой.
Под взглядом молча гаснут свечи –
Их нам хватило до утра –
И поэтическое вече
Пора кончать, пора, пора!
И удручающе-серьёзен
У светлого уже окна
Мне Блок рукою осторожно
Сигналит окончанья знак.
Ловлю я вздох – ах, это Гоголь
Глядит в беспомощный камин –
С тобой поэтам по дороге –
Один как все, все как один!
Нам дорого передвиженье,
Колёс и крыл простой мотив,
Летящей мысли напряженье –
Поэты – навсегда в пути!
Идём же! Гоголь мне порукой,
Дорога – родина моя,
С дорожной не знакомы скукой,
Мы все – по радости друзья!
Наш путь далёк – россии всюду,
Где океаны и моря,
Где звери, птицы, боги, люди,
И льды, и горы, и жара,
Где реки, города и сёла,
Ковыль и ветров буйный хор,
Где острова, кресты и воли
Неописуемый простор.
Я Слово о походе нашем
Начну когда-нибудь потом.
Пока прощайте! – Утро машет
Своим блистающим крылом.
Москва, 1981 г.
|