Дорога к моей женщине проходит вдоль железнодорожного пути. Затем надо идти широким полем. На полпути меж рельсами и полем лежит пустырь. И стынет неба ширь...
Здесь по колено был фундамент. Под ногами под белым снегом плотен чёрный цвет. Как след. И меркнет белый свет...
На уровне моих коленей мелькают ноги чьих-то теней. Босые ноги, нагие тени. Жена чужая меня не видит, а видит мужа. Чтоб не столкнуться, иду сторонкой. Я здесь не нужен. Скрипят кровати или снежинки под ботинком? Вот что-то взвыло, тираня уши. Метель? Пластинка? Летит мелодия шальная, меня пугая. А люди-тени её не слышат и засыпают. И засыпает снег бескрылый всё, что остыло. И дом стоит без стен, без крыши, и всё равно ему, что слышит прохожий. Он не этим дышит...
Миную взгорок. И через мгновенье, сейчас, вот-вот мне распахнётся поле. И я войду в него, как в жизнь иную...
Я к женщине войду — и поцелую.
|
Дорога к моей женщине проходит вдоль железнодорожного пути.
Затем надо идти широким полем. На полпути -
Меж рельсами и полем лежит пустырь.
И стынет неба ширь...
Здесь по колено был фундамент.
Под ногами,
Под белым снегом плотен чёрный цвет, как след.
И меркнет белый свет...
На уровне моих коленей
Мелькают ноги чьих-то теней. Босые ноги, нагие тени.
Жена чужая меня не видит, а видит мужа.
Чтоб не столкнуться, иду сторонкой. Я здесь не нужен.
Скрипят кровати или снежинки под ботинком?
Вот что-то взвыло, тираня уши. Метель? Пластинка?
Летит мелодия шальная, меня пугая.
А люди-тени её не слышат и засыпают.
И засыпает снег бескрылый
Всё, что остыло.
И дом стоит без стен, без крыши,
И всё равно ему, что слышит
Прохожий. Он не этим дышит...
Миную взгорок. И через мгновенье,
Сейчас, вот-вот мне распахнётся поле.
И я войду в него, как в жизнь иную...
Я к женщине войду — и поцелую.