В КАЖДОЙ ШУТКЕ ДОЛЯ...

В КАЖДОЙ ШУТКЕ ДОЛЯ…

Я долго падал с колокольни,
в пространстве выкинув кульбит.
Живой…
ни капельки не больно,
но притворился, что убит.

Десяток в небе реверансов,
удар об урну головой
не оставляли жёнке шансов
не стать безвременно вдовой.

Глазенье в точку мутным оком
и сгустки пены изо рта
служили призрачным намёком –
ну, вот…
последняя черта.

Осенний ветер, воя зычно,
листвы на тело мне нанёс,
смочил которую привычно,
задрав конечность, драный пёс.

Остановилась вдруг машина,
бухтел в ней кто-то тет-а-тет:
-Гляди! Нажрался, алкашина!
-Нигде от них покоя нет!

На Кюхельбекера похожий
прохожий в отблеске росы
нагнулся и…
ушёл прохожий
и с ним ушли мои часы.

Раздели полностью, стервозы,
от самых голеней до рта
то ль наркоманы под наркозом,
то ль под бухлищем гопота.

Раздели так, аж страшно даже,
аж не открыл чуть свой я глаз –
нудист в Крыму на диком пляже
одетей будет во сто раз.

Старуха шамкала до мути,
мне палкой трогая плечо:
«Ведь сколько лет у власти Путин,
а не меняется ни чё!»

Как о кровавой хунте в Чили
по той по радиве скорей
супруге кто-то сообчили
об неподвижности моей.

Жена лопатник
(чую кожей)
искала мой,
травинки мня,
но для порядку взвыла, всё же:
«Да на ково-оо жа ты меня-яя…»

А я лежал, экстаза полный –
актёр!
талант!
и швец и жнец!
Как я покойника исполнил,
не смог бы даже и мертвец.

Рот набекрень…
глазёнки кучей…
соплей, слюней течёт ручей…
Мотнул башкой
«ТЯЖЁЛЫЙ СЛУЧАЙ»
на «Скорой» кто-то из врачей.

Перевалив меня на спинку,
подвёл итог в халате спец,
прикрыв мой голый торс простынкой:
«Коронавирус.
Всё.
Конец…»

Чу!..
Издалече долго Волга
в Каспийско морюшко течёт…
Хоть я и помер не на долго,
не оживалося мне чё-т.

Копаясь в собственной юдоли,
не видя шутки той края,
я понял –
в каждой шутке доля…
и доля
каждому своя.

Хоть так шутить и был не вправе,
я уяснил, судьбу браня –
не скоро, видимо, державе
обидно станет за меня.