Давно неезженой дорогой
к селу иду,
иду от станции вдоль лога
в дыму-чаду.
Горят торфяники, но надо
идти в село.
В душе невольная досада –
мне как назло.
Погост в берёзок обрамленье
спит у реки.
Нашли своё упокоенье
там земляки.
А вот и мост трухлявый древний,
живой едва.
За ним в лесу моя деревня –
едва жива…
Не знаю, сколько в ней осталось
сейчас жильцов.
Наверно, маленькая малость
вдов и вдовцов,
что доживают в одиночку
в забвенье век.
Но вскоре жизнь поставит точку,
и человек
на уцелевших чудом дрогах
в последний путь
поедет тряскою дорогой…
Стеснили грудь
мне мысли грустные о бренном.
Зачем живём?
Крупинки-атомы Вселенной?
Мы ж все умрём…
Но вот околицу я вижу,
заросший пруд.
Я подхожу всё ближе, ближе –
как здесь живут?
Мой дом по счёту в переулке
второй. Вот он!
Надрывный кашель слышу, гулкий,
и "карк" ворон
с давно уж высохшей берёзы.
– Привет, сосед! –
(Мой друг Иван, почти тверёзый.
Эх, сколько лет…)
Какими к нам тебя судьбАми?
– Да вот, решил
я свидеться впоследок с вами,
с кем раньше жил.
Как мать?
– На днях похоронили…
Ты чуешь дым?
Торфяники запламенили.
Горим, горим…
Смотрю на дом. Забиты двери,
трава кругом.
Дом для меня давно потерян –
и поделом…
Сосед сказал: – Пойдём, помянем?
Есть самогон.
Опять с тобой друзьями станем?
Ну что ж, прав он…
Сидели за столом на лавке
с Иваном мы.
Напоминал романы Кафки
наш пир чумы...
|
