Углы
темноты,
которые могут попросить закурить
обращаясь «на ты»,
как луки
натянуты.
Шум ворожбы
листьев,
сравнимый, пожалуй, лишь с шумом вражды
песка и воды,
мыслей,
всё же даёт понять
насколько листва ажурна.
Мотылек (абажурный),
видимо,
не желая жить,
выделывает
виражи
в сиянии фонаря что дрожит
над единственной урной
в округе.
Прикуривая
друг от друга,
звёзды тихи, насторожены,
будто ученики (в подвале)
сбежавшие с физкультуры.
И у того подвала, у той темноты
нет кубатуры.
Так что наше туда: «Прости»
более чем миниатюрно.
Грустно.
Тишина как в зале, где ждут Карузо;
неоднородна она
и полна
всякого мелкого мусора.
Да и луна к тому же
явилась сушить рейтузы.
Похоже мир оставили музы,
как оставил Кутузов
Бородино,
оглянувшись на бруствер.
И легла дорога как кость домино –
«пусто-пусто».
Геометрией леса пустырь напуган.
Она неевклидова
(добавить хочется: «Сука»)
и все шарит в пространстве, шарит,
ища
там музыку.
А там лишь звенящая
тетива лука.
|