Дурацкий сон, как кистенём,
Избил нещадно.
Невнятно выглядел я в нём
И неприглядно.
Во сне я лгал и предавал,
И льстил легко я…
А я и не подозревал
В себе такое!
Ещё сжимал я кулаки
И бил с натугой,
Но — мягкой кистию руки,
А не упругой.
Тускнело сновиденье, но
Опять являлось.
Смыкал я веки — и оно
Возобновлялось!
Я не шагал, а семенил,
На ровном брусе
Ни разу ногу не сменил —
Трусил и трусил.
Я перед сильным — лебезил,
Пред злобным — гнулся…
И сам себе я мерзок был,
Но не проснулся.
Да это бред — я свой же стон
Слыхал сквозь дрёму!
Но это мне приснился сон,
А не другому.
Очнулся я — и разобрал
Обрывок стона,
И с болью веки разодрал,
Но облегчённо.
И сон повис на потолке,
И распластался…
Сон — в руку ли? И вот в руке
Вопрос остался.
Я вымыл руки — он в спине
Холодной дрожью!
Что было правдою во сне,
Что было ложью?
Коль это сновиденье — мне
Ещё везенье!
Но — если было мне во сне
Ясновиденье?!
Сон — отраженье мыслей дня?
Нет, быть не может!
Но вспомню — и всего меня
Перекорёжит.
А после скажут: «Он вполне
Всё знал и ведал!..»
Мне будет мерзко, как во сне,
В котором предал.
Или — в костёр! Вдруг нет во мне
Шагнуть к костру сил!
Мне будет стыдно, как во сне,
В котором струсил.
Но скажут мне: «Пой в унисон!
Жми что есть духу!..»
И я пойму: вот это сон,
Который в руку!
|
