Я смотрел на кипящую площадь Каира,
Там народ выражал свою волю: «Уйди!»
Будто жар исходил от картинки эфира:
«Уходи, президент! Нет с тобой нам пути!
Тридцать лет мы терпели твоё казнокрадство,
Удушающий гнёт твоих «жирных котов».
Мимо нас проплывали все наши богатства…»
Свинкс-Египет проснулся. А наш - не готов.
Не готовы мы выйти на Красную площадь
Под зубчатые древние стены Кремля,
Нет, Россия не сфинкс, а рабочая лошадь,
И у ней из под ног уплывает земля.
Не у тех, кто её слелал жалкой конягой,
Исхудавшей, мосластой… Считай – на убой,
Ею ветер играет, как речка корягой,
Что за воз она тянет, тряся головой?
Кто запряг, кто нещадно её погоняет,
Кто вожжами сечёт по костлявым бокам?
И с издёвкой при этом ещё повторяет:
«Потерпи, мы к кисельным идём берегам
Там молочные реки, там вольно и сытно,
Распряжём, нагуляешь себя по овсам»
И коняга надсадно, сбивая копыта,
Тянет, тянет свой воз, закрывая глаза.
На жестокость возницы, довольного делом,
И на тяжесть поклажи на хлипком возу,
И обильно потея слабеющим телом,
Потакает судьбе: «Ничего, довезу-у-у…»
Ты была Русью-тройкой, была экипажем,
Век двадцатый промчалась на полном скаку,
А вершишь эстафету не лошадью даже,
Доходягой-конягой, покорной врагу… |