Один писатель сказал:
после Аушвица
невозможна литература.
Трудно не согласиться.
Зато возможна еще клоунада.
И вполне доступна поэтам.
Кульбиты, разинутый рот,
обведенный белою пеной.
Истерический голосок,
раздутая форма
без лишнего содержания.
Колесом походить,
нос задрать,
перед публикой скорчить гримасу
знаменитого мастера,
доки-оратора,
облапошить ее и себя,
напустить
в каждой строчке тумана,
откланяться – и за кулисы.
Ибо лагерный пепел
воспеть невозможно,
воздать за содеянное слабым словом
нереально,
а существовать
в позе страуса только
и приятно
на залитом светом манеже
в течение краткой репризы.
08.01.2019
|
