Алоизий Могарыч пошел в магазин
И селедку в газете принес.
Накачал в старый примус он туго бензин
И от лука не вытер он слёз.
Он почистил селедку, картошку сварил
И наполнил гранчак на столе.
Там валялись два рапорта и буквари,
И светильник трофейный горел.
Накатил Алоизий казенной слезы
И еще накатил вдругоряд;
И селедочкой с луком гранчак закусил,
И окликнул своих октябрят:
«Как давно я не видел у вас дневников...
По истории двойка?! Ну, что ж!
Ожидайте посланье из средних веков...»,
И он вышел, и взял с собой нож...
Он с владимирки-вишни упругой лозы
В ту неделю срезал не впервой...
Но замялся в передней... В другие разы
Он решительней как-то порол!
Он присел на ступень и, нащупав мигрень,
Искаженное сделал лицо:
Он ужасно устал, ведь сегодня расстрел
Продолжался двенадцать часов...
Он лелеял рабочее место свое:
От парадного и до стены...
Мыл он лично ту стенку с конвойным вдвоём
И подолгу не мог без тюрьмы.
Он горел на работе, он в отпуск не шёл,
Он не знал, когда в мире весна!
Он расстрельный любил сочинять протокол,
Чтоб заставить потом подписать.
А вчера он до утренней самой зари
Пианистов пытал в мятежах...
Что-то екнуло гулко и где-то внутри...
Алоизий почти не дышал.
И вдали коридора увидел он свет,
И был рад он сиянью лучей...
Ведь в похожем подвале тому восемь лет
Убивал он других палачей.
Но не умер тем вечером наш Могарыч,
Его скорая помощь спасла.
И был праздник большой у его детворы,
Избежавшей обычного зла!
Вскоре вышел на пенсию он и смягчал,
И за двойки уже не карал...
И прошла его старость в подвальных лучах:
Ему снился тот страшный подвал!
Он играл на бульваре теперь в домино,
Крепко пил, говорят, без причин...
Вдохновлялся освоившей космос страной
И в кремлевской больнице почил...
Это было лишь в семидесятом году —
Он не вынес открытья луны...
Ходит слух, что назначен он чертом в аду
И начальником местной тюрьмы!
|
Зачем? Предупреждать надо...
Придётся с этим жить ((