«Как тут же... все онемело...» | |
Предисловие: Да простит меня Володя Маяковский «Блек энд уайт» и,
мой друг, замечательный поэт— Ohmygod. У него,
погасшие свечи - это плохое расположенье духа,
а я позволила себе глумиться...
Едва рассвет за окнами забрезжит...
Едва рассвет за окнами забрезжит,
проснусь и захочу писать стихи,
чтоб душу заболевшую утешить,
чтоб отмолить ошибки и грехи.
И вспомню, как недавно в ресторане,
где время постоянно провожу,
сидел и пил я в атмосфере брани
невозмутимо и без куражу.
Сидел, смотрел в окно на люд прохожий,
спешащий по ответственным делам,
на лица с истомлённой жизнью кожей…
А в ресторации привычный гам
и шум, и дым от сигарет вонючих
и крики пьяниц "Истина в вине!"
И тут произошёл со мною случай,
и за него ужасно стыдно мне…
Открылись двери, и покойно стало.
В вечернем платье в зал вошла Весна…
Улыбка на её устах блистала.
Была такой пленительной она!
Изящный стан и девственные плечи,
волшебная живая красота.
Впервые я увидел в этот вечер
такую…
И мгновенно немота
в тот миг шумевших пьяниц поразила.
А женщина, меж столиков пройдя,
– "У вас свободно?", – у меня спросила
и села, зал глазами обведя.
– "Могу я посидеть здесь вместе с Вами?" –
певучий голос плавен был и тих.
Благоухая пряными духами,
добавила: – "Что пишете? Не стих?"
Я был в дурном расположенье духа.
Пробормотал, что мне нехорошо,
что у меня нескладная житуха…
И взяв блокнот, стремительно ушёл… Когда некстати... гаснут свечи. Едва закат зашторил окна,
болезный, тут же… нырь в кровать.
Душонка чей-то стала глохнуть…
Не в силах к чуЙствам уж взывать.
А на закате сон-то неполезный,
кошмар привиделся ему... видать:
в компании однажды затрапезной
надрался он… без куражу, ядрёна — мать.
И морды проходящего народа,
ощерившись, сновали тут и там,
а смрад, вонючей дымкой из отходов
в ноздрях копался с чем-то пополам.
И вспомнил, как сейчас, одну картину…
А чресла... от стыда свернуло аж.
Калитка скрипнула, и в зал впорхнула
девчушка в том, что мама родила…
Путан за пояс тут же… всех заткнула,
Его ж, в подсобку глазом позвала.
Скрипичный стан и остренькие плечи,
несли собой живую красоту,
но, как назло… в штанах погасли свечи,
что вызвало в нём живо немоту…
Девчушка же настойчиво пытала:
«Ты, что немой? Но это ничего!
Сама болтать умею я немало»,
- тут остальное… онемело у него.
……………………………………………………………………………
Цвели
кругом
чудеса ботаники.
Бананы
сплетали
сплошной свод.
Болезный
вытер
о белые подштанники
руку,
с носа утёршую пот.
Он
пропыхтел себе, что-то под носом,
и тихо побрёл,
держась за скулу.
Откуда знать ему,
что с таким вопросом
надо обращаться
в Коминтерн,
в Москву?
|
|
Ну рассмешила, Надежда!