Who will believe my verse in time to come,
If it were fill'd with your most high deserts?
Though yet, heaven knows, it is but as a tomb
Which hides your life and shows not half your parts.

If I could write the beauty of your eyes
And in fresh numbers number all your graces,
The age to come would say 'This poet lies:
Such heavenly touches ne'er touch'd earthly faces.

So should my papers yellow'd with their age
Be scorn'd like old men of less truth than tongue,
And your true rights be term'd a poet's rage
And stretched metre of an antique song:

But were some child of yours alive that time,
You should live twice; in it and in my rhyme.

подстрочный перевод А. Шаракшанэ

Кто поверит моим стихам в грядущие времена,
если они будут наполнены твоими высшими достоинствами,
хотя, видит небо, они всего лишь гробница,
которая скрывает твою жизнь и не показывает и половины твоих качеств?
Если бы я мог описать красоту твоих глаз
и в новых стихах перечислить все твои прелести,
грядущий век сказал бы: «Этот поэт лжет:
такими небесными чертами никогда не бывали очерчены земные лица».
Поэтому мои рукописи, пожелтевшие от времени,
были бы презираемы, как старики, менее правдивые, чем болтливые,
и то, что тебе причитается по праву, назвали бы необузданным воображением поэта
или пышным слогом античной песни;
однако, будь в то время жив твой ребенок,
ты жил бы вдвойне: в нем и в этих стихах.