Холод запястья
поручня трамвайного,
Прячутся руки в драповое
пальто,
А в пальцах заиндевелых
старые тайны,
Только карманы - ржавое решето.
Маршрут свой держа
меж просевших многоэтажек,
Колея извивается, как червь
дождевой.
Знаешь, это не стихотворение даже,
Для меня это -
удар ножевой.
Сколько бы не лилось за трамвайным
окном,
В дороге строчек исход
предсказуем
и вял,
Я хочу выспаться и просто устал,
Я хочу вернуться
в твой
дом.
Знаешь, это не эпосы в стиле:
"Твои щечки сводят меня с ума",
Всё хорошее ты знаешь сама,
А недостатки затёрты,
даже если такие и были.
Банальщина и утиль
в строках моих,
Улыбку твою не описать
тысячью белых жемчужин.
Скажи, что еще может вместить
идиотский стих
Человека, что втрескался
по самые
уши.
Все эпитеты с привкусом
рондо,
Были подарены и отданы
незнакомцами до меня,
И слова, что обжигают сильнее
огня,
Знаешь, тоже были тебе подарены
до.
Но сквозь рокот авто чахоточных,
в полости рта,
Я нёс тебе слово, я хотел
его подарить,
Пряча от ушей чужих
как никогда,
Но так долго, что слово это начало
гнить.
Выхожу на до боли знакомой станции,
Вагон опустел, до конечной
не доезжая остановок двух,
Я нёс тебе слово, что бы обнять
и остаться,
Я нёс тебе слово, но не мог
сказать его вслух.
И от этого голове моей горько,
Будто самым ржавым из лезвий
респорол ее проходящий люд,
Я нёс тебе слово,
столько времени нёс тебе слово и только,
Потасканное слово [...]. |