Тонуть в глазах бездонных никогда не сможет шут игрой,
И как чернить и пачкать сажей, словно трубочист, не знает,
Лишь способен жестом делать вид, что всё вокруг преображает
Основу жизни, утекающей во времена былые, став собой.
Из глубины измен не выбраться на волю, стоном потрясая мир,
Вселенную шекспировской печалью постоянной и тоскливой,
Смещая строки горя, смеха, исчезающего вновь под звон рапир.
Средь этих откровений изначальной чистотой останусь я игриво
Кимвалом благозвучным, стану петь, играя роль провидца, слыша
Нагого, убегающего в тень событий, привилегий, данных Свыше,
Жемчужным блеском отражусь и искрой в небесах, как горний.
В полночных изощреньях не найдя путей и праведности света,
Который смыл остатки макияжа хладною струёй воды озёрной,
Страдаю: он был мне всего дороже в жизни. Я остался без ответа.
|
Послесловие:
Le pitre chatie. Stephane Mallarme
Yeux, lacs avec ma simple ivresse de renaitre
Autre que l'histrion qui du geste evoquais
Comme plume la suie ignoble des quinquets,
J'ai troue dans le mur de toile une fenetre.
De ma jambe et des bras limpide nageur traitre,
A bonds multiplies, reniant le mauvais
Hamlet! c'est comme si dans l'onde j'innovais
Mille sepulcres pour y vierge disparaitre.
Hilare or de cymbale a des poings irrite
Tout a coup le soleil frappe la nudite
Qui pure s'exhala de ma fraicheur de nacre,
Rance nuit de la peau quand sur moi vous passiez,
Ne sachant pas, ingrat! que c'etait tout mon sacre,
Ce fard noye dans l'eau perfide des glaciers
