В детстве, у меня был кот,
да особенный был тот,
Мурзик (так его мы звали)
чересчур бывал нахален.
Приходило время спать,
лишь улягусь я в кровать
(наигравшийся немало)
он же шмыг под одеяло.
Плут любил тепло и ласку …
Коль за ухом я чешу
и покуда то вершу –
он, зато мурлычет сказку.
Старый много всяких знал,
вот такую рассказал.
***
В этой самой небылице
может истина ютится,
может просто бред шальной,
или казус там какой,
но в той самой пестроте
болтовня о красоте.
Два лица у красоты:
есть снаружи, есть снутри.
Тип её бывает разный:
добрый, милый, нежный, страстный …
Но бывает и другой,
вряд поспорит кто со мной,
что есть – дьявольский и страшный.
Захотите разобраться,
в помощь вам, я рад стараться;
приоткрыть решите маску,
почитайте эту сказку.
1
В кой-какой одной стране,
в заграничной стороне,
там жила, державой правя
(директивой строгих правил)
и со знаньем того дела
королева Изабелла.
Молода была, красива:
Афродита, не иначе –
и умна, хитра в придачу
да весьма притом спесива.
Также часто и без прока
жутко как была жестока.
Третий год уже вдова
и идёт о том молва,
будто б демон к ней явился,
злою силой поделился.
Хоть и знали все, что зла
красота ж своё брала.
Шлют со всех концов к ней сватов
короли, цари богаты.
Десять лучших женихов
изо всех земли концов
лично все пред ней предстали,
вознеся до пьедестала.
Отвечала им она:
«Досточтимые мужи!
Мы давайте, так решим:
пусть расставит всё война.
Мне супруг особый нужен –
победитель! – станет мужем.
Выбор этот очень труден:
кровь пускай судьбу рассудит».
Взглядом женщину сверля,
два великих короля
тут же дали клятву оба,
поклялись в любви до гроба
и при этом каждый розно
тотчас высказался грозно.
Император Орест слыл
самым сильным и богатым,
важным рыцарем усатым;
первым он заговорил:
«О, богиня красоты!
Ты царица всей мечты.
Без тебя не рад я злату.
Заплачу любую плату
только, чтоб с тобою быть,
лишь с тобой я буду жить.
А иначе смерть мне слаще –
без тебя я дух пропащий.
Я добьюсь, чтоб нам пройти
жизни сладкие пути.
Вот же! пусть падёт мой род,
если ровно через год,
назло всем моим врагам,
не падёт к твоим ногам
весь роскошный этот мир.
Будет свадьба, будет пир!»
Следом Ричард, закипая,
с диким стоном меч сжимая:
«Ты прекрасна, меркнет слово …
Быть женой моей готова?!
О, краса! – и меч из ножен
в нетерпенье вынимая,
о приличье забывая,
прокричал. – Да пусть уложен
будет трупами мой путь;
посмотри на эту грудь,
в ней клокочет сердце льва …
Будешь ты моя жена!»
2
В ту пору в другой стране
на восточной стороне,
там жила одна девчонка
в деревеньке; звать Алёнкой;
сиротинушка она.
Безобразная была!
Ростом карлица, бледна,
нос морковкой, вежды – груши,
лягушачий рот … а уши –
два огромных лопуха.
Чересчур была плоха!
В шрамах оспенных лицо …
в общем, ужас налицо.
Если кто случайно глянет –
тут же со смеху увянет.
Даже псы, узрев порок:
хвост под зад – и наутёк.
Словом, плохо было ей
жить среди других людей.
И решилась вдруг девица
из деревни удалиться
прямо в горы, в лес дремучий.
(Чем безлюдней, тем и лучше.)
Вот пришла, вздохнув легко:
«От людей я далеко …
Больше мой ужасный вид
никого не рассмешит».
К горной речке подошла,
с ней беседу завела:
«Здравствуй, реченька-река!
Ты быстра, ты широка,
точишь камни, берега;
ты течёшь с больших высот,
где волна о скалы бьёт.
Вспять не сбить тебя преградам …
От тебя мне мало надо,
буду добру слову рада.
Пусть я страшная с лица
не гони от бережка,
я пришла из далека.
Нет ни мамки, ни отца …
У меня был дом и сад,
но никто мне не был рад,
даже не было подруг,
лишь колодец был мой друг.
С ним простилась я навек –
был он мне как человек.
Перед ним в беде моей
прорыдала сто ночей,
как пред матушкой своей.
А людей чураюсь я,
будь же ты моя семья.
Одиноко мне и туго …
Может, будешь мне подругой?!».
Отвечала речка ей,
приобняв волной своей:
«Здравствуй, добрая душа,
пусть лицом нехороша,
но зато душой краса
и чиста ты, как роса.
Трудно жить среди людей,
с этой внешностью твоей,
средь глупцов, что зло судачат;
втихомолку где-то плача,
той обиды слёзы пряча.
Но тебе я пособлю,
в новый путь благословлю.
Вот кувшин, возьми его,
набери воды в него,
то волшебная волна –
знай, лечебная она» …
Взяв кувшин тот дева,
набрала водицы смело.
А водица в ней чиста –
и пригожи так места.
Взгляд ласкают, сердце, дух –
замечательно вокруг
(чудеса – ни дать, ни взять)
одним словом, благодать.
Шла она, вдруг впереди
медвежонок на пути.
Тот хромает, плачет слёзно
дюже, видимо, серьёзно
что-то с лапой у него.
Аж трясёт всего его!
К ней стремится он ползком,
и вопит благим баском:
«Ой, терпеть уж нету силы!» …
Девочка к нему скорей,
с доброй помощью своей:
«Что случилось, друг мой милый?»
«Ой, спаси-спаси меня,
целых три страдаю дня.
Посмотри, опухла лапа.
где искать мне эскулапа?»
Смотрит, в ранке глубоко
шип застрял у шалуна.
Нежно вынула она,
и водой промывши ранку,
приголубила подранка.
Больше мишка не хромал.
Из дупла он мёд достал,
угощать её он стал.
И вкусивши-то немного –
так чуть-чуть, а по итогу,
диво-дивное как раз
с ней случилося сейчас:
кривизна ушла из глаз,
вкруг них прямо вереницей
распушилися ресницы;
глазки тут же стали враз
просто прелесть у девчушки!
Лопухи преобразились –
в смысле, мигом превратились
в аккуратненькие ушки.
Рот, как чудом небывалым
вдруг стал маленьким и алым.
Словом, губки – как бутон …
Но Алёнка же притом
не заметив ничего
столь желанного всего,
так ушла, лишь попрощалась,
и в неведенье осталась.
3
Бьются, бьются все державы,
в круговерти злой кровавой;
все народы, там и тут
лихо головы кладут
ради лишь её забавы.
Изабелла ж, веселясь,
забавляясь и вертясь,
перед зеркалом сидит,
на себя любя глядит.
Император Орест пал,
Ричард крепость силой взял.
Войско грабит населенье,
принося лишь разоренье;
кабала – везде гоненья,
безысходность, заточенья …
Захватив одну страну,
не хватает драчуну,
он в другую шлёт полки.
Растерзает на куски,
да и дальше на восток
движет смертный свой поток.
От жестокости мир стонет,
мир в крови по горло тонет …
Изабелла ж молодая,
претендента ожидая,
поджидая жениха,
не тревожилась напрасно
и лишь в зеркало всечасно,
не без тайного греха
наблюдая безучастно
так спокойна, и тиха.
Нет, не шлёт она гонца
то и дело без конца
иль посыльного куда-то
и не ждёт его возврата
с доброй весточкой какой.
Перед зеркальцем рукой
проведёт разок-другой
с заклинанием особым,
покрошит слегка иссопом
и всё в зеркале том зрит:
кто и где и что творит.
Кстати, ведала уже,
как на дальнем рубеже
Орест Ричарду сдал крепость.
Бились крепко меж собой –
то один вёл, то другой –
обнажая всю свирепость.
Всё же Ореста судьба
помирать, коль голова
прокатившись по земле,
скорбно замерла во мгле …
Изабелла ж при луне
по зеркальной стороне
провела опять рукой,
вновь любуется собой,
и смеётся, щипля бровки:
«Видно, Ричард будет мужем,
а казался неуклюжим,
что ж сгодится – парень ловкий».
В небе чёрная семья –
гвалт и гомон воронья.
Всюду смерть, но вопреки
силам тем, что велики
встал герой, страну спасая,
(из отеческого края)
поднимает свой народ
Святослав и в бой ведёт.
Вот и время пред рассветом;
силы тёмные несметны
мощной тучей грозно встали
и сверкают блеском стали.
Супротив них рать стоит,
в нетерпении гудит,
боя ждёт – достойной сечи
ожидают буйны плечи.
Флаги там и тут трепещут,
и мечи и шлемы блещут.
Вдруг под общее гуденье,
ликованье, возбужденье
сквозь ряды ценя накал,
Ричард вихрем проскакал,
сам весь в рыцарской броне
на гнедом он скакуне
в центр выскочил и встал.
Конь гарцует, семенит,
в битву рвётся, весь кипит.
Выставляясь напоказ
и с надменностью сейчас,
всадник руку вверх поднял,
своего врага позвал.
С непокорной стороны
также рёв и гам слышны;
лёгкой рысью подступая,
войско с фланга огибая,
выехал спокойней, строже
Святослав в доспехах тоже,
но на белом он коне.
Вот их встреча на холме.
посмотрели друг на друга:
тяжко, пристально и туго,
чуть разъехались на миг
и сошлись на копьях в крик.
Поломались копья в щепки,
как бы ни были бы крепки.
Обнажили каждый меч
и пошла шальная сечь.
Ричард, тот могуч, громаден!
Святослав-то тоже ладен:
«… то ж не лыком шит Ерёма …»
да к тому ж ещё он дома.
Дома матушка земля,
пособит, благословля.
Вот отброшены мечи,
искрошилися в сечи.
Взяв обеими руками,
колошматятся щитами.
На доспехах сталь уж мнётся,
да кольчуга тканью рвётся
и летят куски да искры –
но удары также быстры.
Уж отброшены щиты,
все избиты в лоскуты,
и валялись где-то сбоку
потому – в них мало проку …
В тоже время далеко
без волненья и легко
Изабелла наблюдает
вновь в зеркальном отраженье
их отважное сраженье.
В этот самый-самый час
Святослав, поднявши враз
над собой большое тело,
чуть встряхнул, закончив дело
вдруг об землю саданул.
Тот едва-едва вздохнул,
попытался встать, потом
испустил дух, лёг пластом.
Пять мгновений тишина
и внезапно крик «Ура!»
войско ринулось лавиной,
оставляя островок,
где уставший витязь смог
сам в седло вскочить поспешно
и продолжить брань успешно …
«О какой красавец милый
и такой могучий, сильный!
Он достоин быть со мной,
этот юноша младой …» –
ворковала Изабелла,
любовавшись своим телом.
Победивши в этой сечи,
Святослав взвалил на плечи,
дальше путь устлать добром –
мир спасти, врагам разгром.
Меч во славу обнажая,
ворогов всех ужасая
и отвагой, и уменьем
(те совсем в недоуменье)
побеждает, а потом
страны все сплотив он те,
подчиняет их себе.
Внёс законность в каждый дом,
правит сам – и всё на том.
Важной вести той частицы
разлетелись словно птицы,
радость счастья на крыле
разнося по всей земле.
4
Распростившись с медвежонком,
дальше двинулась Алёнка,
и прошла-то метров двести,
но опять плохие вести,
повстречала вдруг лосёнка.
Тот стоял, от боли силясь,
у него глаза слезились,
пыль попала, очи жжёт,
аж копытцем землю бьёт.
Подбежав к нему проворно,
прокричала непритворно:
«Потерпи совсем немного,
окажу тебе подмогу» …
Лишь ему промыла глазки,
боль ушла как будто в сказке.
В благодарность к ней лосёнок
стал ласкаться, как котёнок
облизал ей руки, лик –
щёчки розовыми стали,
язвы оспенные спали,
а всего-то минул миг.
В той подмоге видя суть
вся от счастья засветилась,
не заметив, что случилось,
вновь продолжила свой путь.
И пройдя совсем чуток,
повстречала по пути
(прямо сбоку впереди)
умирающий цветок.
Он с поникшей головой
и обвисшею листвой,
словно весь в лохмотьях был,
вовсе выбившись из сил,
тихо молча засыхал.
И Алёнка впопыхах
говоря без проволочек:
«Я спасу тебя цветочек.
Вот испей воды глоточек».
Полила его водицей,
(не успела изумиться!)
как он голову поднял,
снова заблагоухал,
сам притом залепетал:
«Ах же тёплое сердечко;
не встречал я человечка,
чтобы добрым был настолько.
Вам поклон от Василёчка!»
И девчонка от цветочка
аромат вдохнула только –
нос стал мал и аккуратен,
и весьма на вид приятен.
Радуясь всему на свете,
также это не заметив,
благодатностью полна
далее пошла она.
5
Изабелла ждёт героя.
Месяц, два … да что такое?
Нет ни писем, ни гонца
от героя-молодца.
Почему не едет к ней,
чтоб наречь женой своей?!
Смотрит в зеркало, а там:
государственным делам
предан витязь с головой.
Всё решается Главой
и ему не до неё …
Настоять же на своём?
О себе ему дать знать?!
Нет, ей это не под стать …
Значит, нужно просто ждать.
Ох, как ждать она устала.
Каждый вечер наблюдала.
Экипаж, ландо иль всадник,
хоть какой-нибудь посланник
появился б у ворот;
хоть задрипанный, но тот.
В зеркало глядит с надеждой:
тот живёт там безмятежно.
Правит праведно и честно …
это ей не интересно.
«Ладно, – думает она, –
знать уловка здесь нужна.
А устрою-ка турнир,
я на весь огромный мир.
На него я приглашу:
самых лучших, знаменитых,
самых сильных, родовитых.
Победитель позлащён
будет, также посвящён
в орден рыцарский мой личный.
Ну а главное публично
тот получит ключ от дверцы,
той, что от руки и сердца
моего … ну что ж, отлично.
Победителю вся слава!
Приглашу и Святослава».
Приглашенья разослав,
ожидала так и сяк.
Вскоре свой согласья знак
ей прислал и Святослав.
Успокоившись немало,
Изабелла сразу стала
хлопотать и тут, и там
о турнире, по делам.
С той надеждой томной, сладкой
возомнив уже вполне,
в суете и в беготне
размышляя вскользь украдкой,
как бы даже увлечённо
о замужестве своём;
Святослава же притом
уже видя наречённым.
Предвкушая даже встречу
с претендентом, я замечу,
королева, как ни странно,
доброй, милой несказанно
стала к подданным теперь;
что не веря те глазам,
удивляясь чудесам,
в страхе мнили: «Ох, не верь,
что-то будет жди неладно» …
Да и к зеркалу прохладна
Изабелла как-то стала.
Перед сном и утром мало
так, лишь глянется в него –
всё ли складно? – прочь бегом.
Солнца лучик заблистал,
и турнира день настал.
Кто ж взойдёт на пьедестал?
Тридцать рыцарей могучих,
самых сильных, самых лучших
собрались решить такой
важный спор между собой,
чтоб судьбину испытать,
копьецом чуть поиграть.
На трибунах суета
сверху вниз заняв места,
выделяя чин и титул,
(обособив тем элиту),
как обычно, завсегда
важно сели господа.
Дальше в силу степеней:
ряд любимцев, баловней,
кто богаче, кто бедней,
а вокруг народ простой
вкруг стоит толпой густой:
там плебеи, торгаши
и крестьяне из глуши.
Вот с охраной боевитой
королева со всей свитой
своё место заняла,
знак небрежно подала,
и фанфары зазвучали,
известив всех о начале.
Смолкли; и глашатай миру
огласил канон турнира.
«Вы собрались, здесь вершить
Божий суд, поворошить
взор фортуны, важный спор:
на конях, во весь опор,
с копьями должны столкнутся –
в схватке рыцарской схлестнутся.
Победителю хвала! –
пусть гарцует на коне;
проигравший же вдвойне
тот, кто выбит из седла.
Вот вам некий реверанс –
одному из вас дан шанс,
шанс великий, таковой
и его возьмёт герой.
В общем, я скажу к тому же –
королевский есть указ;
победитель в этот раз
Изабелле станет мужем!»
Тут такое началось!
И откуда всё взялось?
Некие со всех окрест
повскакали с своих мест,
мужичьё, да и другие,
всяк охотники сякие,
чтоб копьё, коня искать …
А охрана усмирять;
так на силу усмирили,
даже палками тех били.
Кое-как все баламуты
успокоились той смуты.
Вновь фанфары зазвучали,
сообщая о начале.
Словом, бились все всерьёз,
кон до одури возрос:
членство в ордене и злато –
это сверх куда богато.
Но куда важней умело
хапнуть в жёны Изабеллу.
Вот уж дело – так уж дело!
Завершился день второй.
Кто уехал проигравши,
кто сел к зрителям взиравшим,
кто лечиться прёт домой.
Изабелла ж тем не мене
изнывала вся в сомненьях:
где же, где тут Святослав?
Тот ли?! Этот? – что, упав
там лежит или другой,
тот, который тут рукой
так торжественно всем машет?
Да приехал ли вообще?!
Может быть, она вотще
свою слабость себе кажет?
Может, он уж проиграл,
да безвестным ускакал?
Наконец-то, объявляют
победителя, вразброд
зашумел кругом народ.
Встал верхом он недалече
сам могуч, широкоплечий.
Вдруг же, где-то далеко
и призывно, и легко
одинокий звук трубы
прозвучал, как клич судьбы –
означавший вызов краткий.
По немыслимой догадке
устремились взоры вдаль,
смотрят все на незнакомца.
Выезжал тот как из солнца,
блики мечет грозно сталь.
На арену въехал воин,
всех вниманьем удостоив,
оглядев трибуны смело.
Королеве знак почтенья,
судьям, дамам и с уменьем
управляяся с конём,
в щит бойцу он ткнул копьём.
Думаю, смекнул читатель,
что желаньем воспылав,
сам приехал Святослав –
добрый наш «завоеватель».
Молча встали по местам,
даже зритель тут и там
в любопытстве замер тихом.
Вот навстречу мчатся лихо …
Нет, громила этот грозный
оказался несерьёзным
Святославу как вояка
хоть на нём и железяка –
выпал из седла боец,
словно из гнезда птенец.
Зритель бурно рокотал,
победитель же предстал
пред прекрасной Изабеллой;
(та ж его уже признала
и в доспехах из металла)
ручкой лишь взмахнула белой,
с саркастической усмешкой
говорит едва помешкав:
«Кто вы, сударь, кто такой?
Назовитесь-ка, герой?!
Вид у вас орла, не решки …
Впрочем, дайте угадаю,
(что-то в дебрях я витаю.)
Нет, в доспехах … толку мало;
поднимите-ка забрало».
Святослав промежду тем
приклонился и снял шлем.
Добрый взгляд, достойный вид,
во всём теле мощь сквозит,
удаль, молодость, запал;
и спокойно отвечал:
«Величают Святославом,
раньше правил я анклавом,
(это там, в лесах дремучих,
на востоке далеко
меж холмами и рекой,
где черны на небе тучи)
племя Вятичей храня.
Жили правдой и трудом
до тех пор, пока в наш дом
разоренье, смерть чиня
ворог лютый не пришёл.
Бой жесток был и тяжёл,
но мы справились, потом
всех погнали мы гуртом
и разбив их в пух и прах
на развалинах, кострах –
дом свой общий воплотили,
чтоб народы в мире жили».
«Браво! Что ж, – тут королева,
ей вина подать велела
и приняв фужер, с ехидной
говорит ухмылкой, – видно,
что мужчина вы фартовый.
Да и нынче же судьба
с вами вовсе не груба:
мужем стать моим готовы?»
«Не взыщите как за спесь,
это да, конечно, честь.
Только есть одна загвоздка,
(молвлю это не для лоска),
знаю я, (мне доложили):
будто б вы виною были
той войны и вы ж стравили
меж собою женихов.
Окромя того, штрихов
недостойных тут полно.
Донесли, возбуждено
дело против вас одно
и прискорбное оно:
по делишкам мракобесным.
Вот к примеру, мне известно:
вы народ поите зельем
для обманного веселья» …
«Это что?! – тут королева
даже встала, глянув влево
на начальника охраны, –
ну, упёртые бараны!
Али мало вам плачу:
и тебе и палачу?!»
Те, как вроде бы проснулись,
рукоятей чуть коснулись,
было дёрнулись едва.
Святослава же слова
остудили пыл горячий:
«Вы не знаете, что Вятич
не полезет даже в воду,
если он не знает броду.
Если выну меч из ножен,
то никто вам не поможет.
Я охватные дубы
вмиг срубаю как грибы».
«Всё, довольно! Я устала
и вообще мне дела мало, –
Изабелла села снова,
глядя вовсе не сурово,
где-то частью уязвлённо,
но совсем определённо –
в точности отроковица
иль капризная девица.
Вновь воркуя чуть с обидой,
вроде малость смущена,
впрочем, нет – удивлена –
всё ж таки пытаясь, вида
как бы не подать из такта.
В общем, так уж как-то, –
Господин! Я не дитя,
чтоб учить меня шутя.
Знаю я, без вас как жить.
И не вам меня учить,
быдлом как руководить.
Да и быдлом проще всё же …
И не знать того, негоже».
Святослав сказал печально:
«То, считаю ненормальным:
но правитель – жаль, обидно –
что народ считает быдлом
сам скорей всего то слово.
Это всё давно не ново» …
Королева вскинув очи,
побледнела как-то очень,
взор намеренно смягчила,
лик свой злой преобразила.
Сняв с себя свой амулет,
даже тот был виден миг,
как едва сдержавши крик,
постарела на семь лет.
К Святославу подступила,
и сказала крайне мило:
«Что ж, герой! Позволь, хоть так
выказать любезность другу.
Я б хотела быть подругой,
да летаешь высоко,
до тебя мне далеко.
Я жила здесь скромно, тихо …
Разбудил во мне ты лихо».
Он стоял заворожённый,
будто в думу погружённый.
Та уж руки подняла,
он склонился, а она
через голову ему
одевает амулет –
вдруг в округе меркнет свет! –
хлопот крыльев в пустоту
оглушает темноту.
И внезапно день расцвёл,
а пред взорами орёл.
Нету, витязя уж боле;
вскрикнули все по неволе.
Ахнул диву весь народ,
чуть отпрянул и вразброд:
кто, куда, визжа, крича –
все задали стрекача.
А орёл, пройдя сквозь свиту,
чуть крылами помахал,
что-то злобно проурчал,
гаркнув, улетел из виду.
6
О природа! Как же ты
своей силой красоты
сочно смешивая краски,
даришь разные всем маски.
Так иные есть цветочки:
и изящны, и прелестны …
Всё б у них казалось лестно –
жуть роскошны лепесточки!
В общем, просто идеал –
вид божественный, но всё же
лишь понюхаешь … О Боже!
Дух тот лучше б не вдыхал.
У других же разворот
с точностью наоборот:
внешне пусть несовершенство,
но вдыхать одно блаженство.
Долго по лесу плутав,
помогая тут и там
и зверюшкам, и цветам
всё ж Алёнка, приустав,
села на пенёчек вскоре,
тот, что был на косогоре.
Тут же рядом молодица
ставит свой кувшин с водицей
и кулёк с едой достала,
да неспешно кушать стала.
Ест, любуется природой
всей душе своей в угоду.
Птички скачут возле ножек,
дружно просят: «Дай нам крошек!»
Да и сыплет им она;
с ними делится сполна.
Осмелев, из них иные
так и лезут как шальные.
Нет, не ждут они уж ноне,
прыг да скок – клюют с ладони.
Рядом зайчик умилённо
к ножке жмётся, как влюблённый.
Ветерок теплом милует,
лаской трепетной балует.
Вверх Алёнка посмотрела,
аж душа её запела:
кроны вальс танцуют там
по лазурным небесам,
листьями шумят: игриво,
говорливо, торопливо –
будто б ей желают счастья,
да принять хотят участье.
Где-то рядом, тут в долине
клёкот вдруг звучит орлиный,
как предсмертный жуткий стон,
словно звал на помощь он.
И Алёнка, взяв кувшин,
побыстрей туда спешит.
Прибежала – видит птица,
продолжает в муках биться.
Кровь течёт из-под крыла;
там застрявшая стрела.
«Тише, тише успокойся,
ты меня милок не бойся;
вот волшебная есть влага –
речка мне дала такую,
потому в лесу врачую.
Я спасу тебя бедняга!
Из каких дурных идей
и какой лихой злодей
подстрелил тебя? – Алёнка
наклонилася легонько,
чудодейственной водицей
полила, и кровь сочиться
перестала, заживая
рана сжалась, как живая
тут же прямо на глазах.
(Чудеса так чудеса!)
А стрела-то боевая,
раз – и выпала из тела,
словно в нём и не сидела.
И следа от раны нет –
точно не было совсем.
Приглядевшись, между тем,
увидала амулет,
что на птицу был надет.
Шнур намотанный на шею
не мешал её движеньям,
но душил её немало,
та едва-едва дышала:
и сипела, и хрипела,
словно, что сказать имела.
Как сняла Алёнка путы,
всё во сне случилось будто –
впрямь, как есть по колдовству:
амулет упал в траву,
обернулся вмиг змеёй,
и шипя уполз долой.
Темь и мрак застлали очи …
Стало днём как среди ночи,
где-то молния блеснула,
громом грозно грохотнуло!
Свет представил пред девицей –
юношу на смену птице,
(чем напугана была,
так что в страхе замерла),
а лежал тот на спине
на траве на мураве,
растянувшийся в размахе:
сам в штанах, да и в рубахе.
Святослав как будто спал
и проснулся только что,
сам в раздумиях: «Почто?!»
Вот на локти он привстал,
глянул мельком, пробурчал:
«Нет кольчуги, нету лат,
нету шлема … где булат?»
Крайне был он озадачен.
Молвил, как бы сам себе:
«Долго спать пришлось же мне …
Колдовство тут, не иначе –
явью было или сном:
будто б я летал орлом?
Я бы этим колдунам!» …
Посмотрел по сторонам,
как увидел он Алёнку,
тут же втюрился в девчонку.
«Ты, красавица-девица,
мой спаситель светлолицый, –
молвил он проникновенно, –
дева дивной красоты
и снаружи … изнутри:
сердцем необыкновенна!»
Вдруг заплакала девчонка;
ведь подумала Алёнка,
что смеётся он над ней.
Но всего ещё больней
стало девушке с того,
что увидевши его –
уяснила, что она
в незнакомца влюблена.
Что-то сердце всколыхнуло,
и тоску в него вдохнуло.
«Что случилось? Вот так дело:
почему ты плачешь, дева?!» –
с изумленьем тот спросил.
«Да терпеть уж нету сил.
С детства все смеялись люди
надо мной – я отдалилась
и в лесу уединилась
с той надеждой, что не будет
больше шуток надо мной.
Значит, жребий мой такой, –
прошептала дева тихо, –
жизнь моя – сплошное лихо.
Я уродлива, гадлива …
Мне вовек не быть счастливой».
Вспомнил юноша о том,
что когда он был орлом
видел озеро зеркально
просто рядом тут, буквально.
Взял он за руку её,
говорит ей: «Что ж, пойдём.
Раз не веришь чудесам –
то поверь своим глазам»
И тотчас к нему повёл.
Как Алёнка посмотрела,
так и сразу обомлела.
Видит вправду чудеса!
Как не верить тут глазам?!
Объясниться возжелав,
рассказал ей Святослав:
«Я не знаю долго ль, кратко …
Жизнь в орле текла украдкой.
Для меня всё сон шальной;
разум скрыт был пеленой.
Но теперь я вспомнил прочно,
мысль моя быстра и точна.
Вспомнил, как меня в орла –
в птичьи перья облекла –
королева Изабелла.
Вот колдунья! – молвлю смело …
и стрелок её же дело.
Верно, этого ей мало,
что меня заколдовала –
нынче гибели моей
возжелалось видно ей.
(Что же, скоро всё ж узнает,
что с огнём она играет.)
Что-то всё ж не доглядела:
раз уж я стою живой,
тут вот рядышком с тобой.
Отомщу я ей умело.
А за то, что ты спасла
благодарен я тебе
и тебе, да и судьбе –
что с тобою нас свела».
«До добра месть не доводит,
к новым войнам лишь приводит. –
говор девы был такой,
будто бы сама с собой
изъяснялась, размышляя, –
злоба, есть сестра родная
и войне, а также мести;
они всюду ходят вместе. –
дальше все слова для друга, –
поменяй предубежденье,
подари ты ей прощенье.
Бог воздаст ей по заслугам».
Святослав подумал: что же,
я женюсь, на то похоже …
Мне жена как раз нужна!
Чем девица не княжна?
И красива и добра,
не по возрасту мудра;
в общем, девушка по мне.
Что ж ещё желать в жене?
Есть конкретное решенье:
надо делать предложенье …
А в то время Изабелла
в зеркало на них глядела:
злоба в ней так и кипела –
всё кипела и кипела! –
пока та не околела.
Через некоторый срок,
церкви перейдя порог
Святослав с своей невестой
да с толпой народа вместе,
перед батюшкой предстали,
где их тут же обвенчали.
После этого всем миром
разгулялись шумным пиром.
А потом зажили складно:
долго, дружно, дельно, ладно.
Вот и сказочке конец,
кто суть понял – молодец.
***
2016г.
|
