Сказки были. сорок - сороков Сойка
В старые и добрые времена
Жила-была весёлая девушка,
Удивительно красивая была
Эта наездница и хохотушка.
Сойка, красавицу так звали,
Умна была она и шаловлива.
И не изведала горечи печали,
В свои, тогда ещё юные года.
Лихих парней не отгоняла,
И ни в чем не уступала им:
Стреляла метко да скакала,
И очень часто попадало им.
Их смех разил её веселый,
Сшибало слово, как копье,
И товарищ посрамленный
Уже проклинал свое житье.
Все парни девушку любили,
И намного больше, чем себя.
Нет, скорей её боготворили,
Желая в жертву отдать себя.
Так обратить её вниманье,
Ненароком выделить себя,
Ах, это детское мечтанье:
И тогда она любимая твоя.
Она всех и князя отвергала,
И еще многих, таких князей.
Юная амазонка - без печали,
И смех её звенел всё веселей.
А с ней и друзья её смеялись:
Мудрее Сойки - найти нельзя!
И в битве в поле состязались,
И лучились счастьем их глаза.
А беда, давно их поджидала,
И вот момент такой настал:
Степь вся потом засмердила,
Великий Хан, у города стоял.
Кочевники визжали от восторга:
«Ваш город - подарок для всех нас,
А васильковая, ваша недотрога
Нас полюбит и продаст всех вас».
Князь, унижаясь, на коленях,
Со слезами, девушку просил,
Хану ненавистному отдаться,
Что бы город тот не разорил.
За амазонкой друзья стояли:
Своих мечей, сжимая рукоять,
Парни свою Сойку понимали,
Но князя не желали понимать….
- Плачешь князь ты как девица,
Хотя недавно сватался ко мне.
Тебе женою надо бы делиться,
Мало трус и раб сидит в тебе!
А Хан презрительно взирал
На всю эту сцену униженья.
Он всех нещадно презирал
И стёр бы в одно мгновенье.
Она прекрасна, эта тварь,
Верю, что седла не знала,
Ещё копытцем приударь,
Не таким, хребет ломали….
- Послушай Хан, я говорю:
Тебя, я так же презираю,
На бой тебя я вызываю,
И там решай судьбу мою!
Ты не трус, и не откажешь,
Так никто тебя не унижал:
В бою себя ты и покажешь!
Зубами, Хан заскрежетал.
- Но если, моя грядет победа,
Войска свои позорно уводи,
Все тут свидетели: и небо!
Несолоно хлебавши, уходи!»
Хан визжал, весь содрогаясь,
С алчных губ струилась пена:
- С тобой я вдоволь наиграюсь,
И хребет сломаю, об колено!»
Он трясся весь от злости,
Ждал с нетерпением утра:
- В степи я разметаю кости,
Их не испоганит так и тля!
А утром, бились без оглядки,
Все вокруг, как будто умерло.
И их мечи звенели от нападок,
И Светило, от ударов замерло.
Над землею чуть держалось,
На поединок, смотря в упор.
И оно Сойкой восхищалось!
Но был в его молчании укор.
А кони ржали без умолку,
Огнем сверкали их глаза.
Друг другу рвали глотки,
Звучало ржанье, как гроза.
Но Хан вдруг покачнулся,
И лицом, заметно побелел,
Он на клинок её наткнулся,
И слова несуразные хрипел.
И тут кочевники помчались,
На помощь владыке своему.
Они уже с ватагою рубились,
Что прикрыли девушку свою.
Друзья геройски умирали:
Эти уже настоящие мужи,
За красоту, что попирали,
За свои нежнейшие мечты.
Гневно солнце засверкало,
Всю разом запалило степь.
И дикое кочевье запылало,
И выла жутко чужая речь.
А друзья её не умирали,
Прилегли тихонько спать.
Они смерть не понимали,
Они устали, их не поднять.
Сойка птицею тут стала,
И летела, обезумев в даль.
Там друзей своих искала,
И рыдала, разнося печаль.
Всегда летит поспешно,
На голос разный и чужой,
Она откликается прилежно:
Вдруг кто появится живой?
Всё наша Сойка перепутала:
Счет векам, года и даже дни.
И горемычная запамятовала,
Ведь друзья её давно мертвы. |
