Только лишь Гелиос к морю великому спуск обозначил,
Сонм горожан, небожителям равных, направился спешно
К главной дороге, стремясь поскорее в жилищах родимых
Жен, что красой нипочем не уступят богиням прекрасным,
Расцеловать после доблестных подвигов дня трудового.
Вот и Адрастос вступил в колесницу, надеясь, что скоро
Дома окажется в славной компании деток любимых
И ненаглядной супруги своей, коей нету прекрасней.
Видит однако, что тьма колесниц на дороге столпилась
И без движенья скучают мужей благороднейших сотни.
«Что же стряслось?», - вопрошает Адрастос могучего воя,
Что своей пикой честнейшему люду проезд воспрещает.
«Скоро архонт здесь промчится в своей золотой колеснице.
Вам же простому народу терпеть надлежит без роптанья».
Час пролетел и второй, и вот третий уже на исходе.
Едет архонт в окружении воев, оружьем гремящих.
Вдруг приказал он вознице коней придержать пышногривых,
Чтоб рассмотреть человеков, не могущих дальше проехать.
Вышел он, глядя на люд, что столпился, теснимый охраной.
Уд свой достал благородный, болтавшийся прежде без дела
И окропил желтоватою влагой дорожные камни.
После окинул он взглядом народ, ожидавший смиренно
И, возбежав в колесницу, светящийся ярко от счастья,
Прочь приказал уезжать от убогого люда смурного.
Только сановник умчался, охранник в доспехах блестящих
Крикнул: «Ну чо, быдло, давай, езжай!»
***
Двое мужей благородных по саду великого Зевса
В честь устроéнного гордо гуляли, любезно деляся
Мыслями мудрыми о бытии человеков разумных,
Также еще об искусствах различных вели разговоры.
Вдруг подошед к ним старик благородный и седобородый
И, размахнувшись, ударил в лицо черноокого мужа,
Так, что последний, присев на колено и скорчив гримасу,
Грозною бранью обрушился смело на дерзкого старца.
«Молви мне прежде, Сотирис прославленный, в чем провинился
Я пред тобою, за что по устам ты мне дланью широкой
Двинул, да так, что почудилось мне, будто в вые могучей
Треснуло что-то? Ответь не томи ожиданьем, прошу я».
Молвил в ответ благородный Сотирис с суровым прищуром:
«Двинул тебе неспроста я, беспамятный муж Праксителес.
Видно, забыл ты про две декадрахмы, которые должен
Мне ты отдать был. Ведь ты обещал и Зевесом божился».
«Правду глаголишь», - ответил ему Праксителес, смутившись.
Длань погрузил он в нашейный мешочек узорами лепый.
После извлек он оттуда златые монеты и с грустью
Старцу сердитому их протянул. И Сотирис, с ухмылкой
Денежки взяв, повернулся с решимостью богу достойной,
И зашагал от мужей благородных, домой направляясь.
Камень тогда, что лежал на дороге, схватил Праксителес
И на террасу взошел, размышляя о чем-то высоком.
После, как только Афина сознанье ему прояснила,
Вывел на белой колонне он надпись, хихикая гордо:
«Сотирис –мудак». |