В час, когда под чёрные деревья
проникают тени, как пантеры,
обуяна страхами деревня,
не ложится спать, подле Этеры*.
Видя в тенях яростные очи,
слыша шёпот ветром приглушённый,
той колдуньи, под покровом ночи,
на костре, безжалостно, сожжённой.
С воплями глядят в луны глазницы,
взор отвесть не смея и рыдая.
В них проклятье, абиссинки-жрицы,
с неподдельным ужасом читая.
Восклицают старцы, плачут дети,
барабаны яростно грохочут…
Но ступая на сухие ветви,
чуя смерть, гиены зло хохочут.
Старый вождь один не восклицает,
курит трубку и сжимает крепко,
древнего копья, что чуть мерцает
остриём заговорённым, древко.
Кривит губы злобно и надменно,
призывая всех богов Этеры.
Думая: сегодня, непременно,
я, копьём, пронжу сердце пантеры.
На костёр глядит, и замирает,
колдовству и чарам поддаваясь.
Поселенья врата открывает
и ступает в сумрак, сотрясаясь.
Сорок жён, во след ему, рыдают,
воя так, что смолкли и гиены.
Косы рвут и пеплом посыпают,
и в отчае режут себе вены.
Грозный муж, воитель и правитель,
как дитя, беспомощно вздыхает.
Он ли тот, ужасный повелитель,
что пощады, ни к кому, не знает?
Уронив копьё, пав на колени,
в иступленьи деву призывает.
И она, пантерою, из тени
распугав гиен всех выступает.
И в глазах пронзительных, огненных,
ни пощады нет, и нет прощенья,
тело рвёт, в прыжках своих мгновенных,
сотрясая воздух воем мщенья.
Этера - река |
