Нот перечесть бы – город, засыпая,
Пяти беззвучных линий – мёртвый город.
И леденящий – застёгивая ворот,
И буфера, гремящие о камень.
Трагическое было что-то – без «умеренно»,
Забрызган кровью – «престо» – подворотен.
Трагикомическое, тускло, двух из сотен
Кошачьих двух зрачков нацелено.
Всю ночь на страже Питером – случайность.
Ошибся шелест книг, ошибся шорох.
Густое «до» с библиотечных полок
И много после утреннего чая.
От тех вечерних сумерек затишье,
Затишье тем ли, что не лечит грёзу.
Таких простых убийственных словечек осыпь
По-моему я в детстве где-то слышал.
В той трубочной мозаике лазури пешей,
Сидел, ног свесив с крыши голубятни.
Посвистом ли, нашествием Бахом, Босхом,
Ещё достойней всех их сумасшествий.
С каких пустынь песчинок рукавами стертых
Я вынул? – сколько было жара, рвенья!
Каких тебе я не читал элегий
О каменных Офелии бёдрах!
Я вынул плача – о, окаменелость!
Святая облачность – на слом всего причастья.
А Питер всё стоял, сгущая утреннюю свежесть
От счастья.
1990 |