Заметка «Чужие стихи» автора Вредный Хрыч

Человек в футляре

Я человек в футляре по размеру, я сам себе и червь, и царь, и бог, не склонный принимать ничто на веру без превентивной пробы на зубок. Всерьез грущу, а усмехаюсь вяло, для бытия землицы выгрыз пядь, а вас здесь совершенно не стояло, и я прошу за мной не занимать. Я плачу в цирке. Веселюсь на тризне. Во мне живут простак и эрудит. Я человек в футляре по харизме: и верх его мне темя холодит. Я сквозь забрало вижу снег и лужи, я сквозь бойницы вижу солнца луч... Судьба футляр мой заперла снаружи и, ухмыльнувшись, выбросила ключ. И я достался будням и рутинам, бредя, как сивый мерин в поводу... А ключ - в яйце (Кощеевом? Утином? - неважно. Всё равно же не найду).

Порой сижу, вдыхая запах ветра, в раздумьях коротаю вечера, а дух парит (на высоте полметра, чтоб не упасть, когда придет пора). Невидяще в газетку взором вперясь, ища комфорт в игре огня и льда, я пью напиток мене текел херес и кое-что покрепче иногда. А мысли вновь чадят угрюмым дымом, в мигреневый преобразуясь смог: ведь я, любя и будучи любимым, цепей футляра разомкнуть не смог. И вроде бы по нужным кликал темам и ввысь порой взлетал, как монгольфьер, но прожил жизнь в скафандре с гермошлемом в метрической системе полумер. В моем строю ни пеших нет, ни конных, владенье словом "нет" сошло на "да". В артериях - и сонных, и бессонных - бормочет чуть нагретая вода.

А если кто придет по зову сердца (я слышал, есть горячие сердца) и не сочтет меня за иноверца, за чужака, за фрика, за глупца, найдет набор отменного металла (отвертки, плоскогубцы, молотки) - футляр мой, уступив руке вандала, с боями распадется на куски, не выдержит искусного удара, тем более что это не броня...

И все увидят, что внутри футляра,
среди его обломков
нет меня.

(с) Александр Габриэль

Маргарита
Павел Шульга
Ты помнишь: зимними вечерами гудело пламя в печной трубе, снежинки липли к оконной раме, а он читал – лишь одной тебе. Как он читал! Этот хриплый голос, глубокий, словно ночная тьма… и пела вьюга – под это соло так сладко было сходить с ума. В полуподвальной каморке тесно: пригнувшись, входишь в дверной проём. Зато в потертом уютном кресле вы помещались легко вдвоём. Тепло ногам, а в груди истома; щека твоя, а плечо – его. Был запах ночи и запах дома, а больше не было ничего.

Все это в прошлом… Листок газеты, на нем – осколки твоей мечты. Два карандашных простых портрета: «вот это – я, а вот это – ты». Все в прошлом. Автор ушел со сцены, на ваших жизнях поставив крест, и с тихим треском сложились стены смешного мира на пару мест. Летит, летит кувырком каморка куда-то к чёрту, в тартарары; исчезло кресло, сорвала шторки орава уличной детворы; навеки сгинув, погасла печка, дрова сгорели давным-давно. Двум нарисованным человечкам не жить, конечно же, все равно. Разбито в щепки твое корыто, ты это знаешь давно сама. Нет больше Мастера, Маргарита... Вы оба просто сошли с ума. Вы проиграли в игре без правил на самой мрачной из всех планет. Вам не поможет ни Бог, ни дьявол, ведь вас самих и в помине нет.

…Да, вы исчезли. Вас поселили в хрустальном мире – в раю? В аду? Здесь пруд, заросший ковром из лилий, а подле – домик в густом саду. Здесь все застыло, ведь вам обещан покой – вне времени, вне границ. В хрустальном мире не видно трещин - он монолитней любых темниц. Здесь гаснут звуки и рвутся строки, слова уходят в сыпучий грунт, а замечтаешься ненароком – и день закончится в пять секунд. Здесь все, что было – давно забыто, и от тоски не сжимает грудь. Нет больше Мастера, Маргарита. Да, право, был ли когда-нибудь? И вы молчите, смеетесь тише. И, словно выстрел в ночи в упор, ты понимаешь, что он не пишет, не написал ни строки с тех пор. В пустом безвременье вы застыли, как пара бабочек в янтаре. А ведь недавно совсем не ты ли молила стрелки бежать скорей?

Но день придет: соберется буря, и с неба хлынет, как из ведра. Он поглядит за окно, прищурясь, и ты почувствуешь: вам пора. Он улыбнется вдруг так знакомо, минуя реплики, напрямик – и вновь появится запах дома, такого близкого. Хоть на миг.