Займитесь чем-нибудь другим

 



Эссе
Недавно перечитывал полное собрание сочинений Пушкина. А почему бы и нет? Не Акунина же с Сорокиным читать. Этого добра раз почитаешь и на всю жизнь хватит. Хотя есть Гузель Яхина…
Но не пожалел. Много новых мыслей родилось, новых ощущений, иначе стал глядеть на некоторые вещи. Пушкин – это наше всё. Он уже сказал за многие поколения вперед.
Но сейчас о другом. Конечно, в избранное, в хрестоматии не включают массив его детских, лицейских стихов, многие наброски, незаконченные стихотворения, черновики, к которым он никогда не возвращался. И правильно делают. Если бы читатель не знал ничего, кроме вот этой лирики, он бы недоумевал, как все это могли напечатать, и где же гениальность и солнце русской поэзии. Но массовый читатель никогда этого не увидит и не прочтет.
-
Представил себе такую ситуацию. В кабинет к редактору одного из литературно-художественных журналов робко заходит молодой человек, явно не славянской внешности, черноволосый, кучерявый, черноглазый, с бакенбардами, которые доходят чуть ли не до подбородка. Может у панков какая-то новая мода появилась?
- Здравствуйте! – бормочет он.
- Здрасьте! – буркает редактор, не поднимая головы от вороха бумаг. У него каждая минута на вес золота.
- Я Пушкин.
- И что? Хоть Танкушкин! Что с того?
Вот молодежь пошла амбициозная. Называет фамилию и уверен, что все его знают.
- Я вам отправлял рукопись. Желал бы услышать ваше решение. Письма вы не прислали, вот решил явочным порядком.
- А!
Редактор возится в ворохе бумаг, наконец извлекает пачку листов. Исписанных мелким летящим почерком. Стряхивает с верхнего листа видимую только ему пыль.
- Ваша?
- Так точно-с.
- Это не рукопись, молодой человек, это макулатура, которая почему-то задержалась на моем столе.
= Позвольте! Но истинные ценители поэзии высоко отзываются о моих сочинениях. Именно они и посоветовали мне обратиться в один из журналов изящной словесности.
- Да. Видно ценители такие же графоманы, как и вы.
- Позвольте объясниться, милостивый государь, если это вас не затруднит. Согласитесь, что подобными словами порядочные люди не бросаются.
- Мне очень дорого мое время, но на этот раз я сделаю исключение чисто из гуманных соображений, чтобы спасти вашу молодую душу и отвратить ее от занятий, к которым она совершенно не приспособлена, не имеет никаких для этого способностей, и которые не принесут ей ничего, кроме страданий и презрения окружающих людей. Вам еще повезло, что ваша рукопись попала ко мне, а не к более черствому редактору. Во-первых, свои опусы надо присылать либо в электронном виде на электронную почту редакции, либо отпечатанными на листах формата А4, шрифтом Times New Roman кеглем четырнадцатого размера с полуторным интервалом с полуторным отступом с левой и правой сторон, а также сверху и снизу. Написанные от руки рукописи мы не принимаем.
- Но позвольте! А Гомер, Данте, Шекспир, Шиллер, вся литература золотого века написаны гусиным пером. И еще как их принимали и будут принимать во все времена.
- Мне хоть страусиным! Я вам сказал на принтере, шрифтом… Что тут непонятного? Ладно! Это так сказать, внешняя сторона, легкоустранимая. Доступная любому. А внутренняя сторона! Что мы видим? Сплошная пропаганда вредных привычек, внебрачных сексуальных отношений, воспевание корпоративных пирушек! А реклама алкогольных напитков, где вы перечисляете их названия! В опьянении, в пьяном угаре вы находите радости жизни. Для вас это просто образ существования. Вместо того, чтобы говорить молодому поколению о пагубности алкоголизма и призвать его к трезвому образу жизни, вы его просто тяните в объятия пьянства. Вы постоянно пишите о том, что алкоголь – это божественный напиток. Другой массив стихов об юных девушках, их прелестях, которые вы называете персями. И как вам мог прийти в голову этот нелепый неологизм! Наверно, по аналогии со сладкими спелыми персиками. Вы призываете представителей молодого поколению к тому, чтобы безудержно предаваться беспорядочным половым связям, ни словом не оговариваясь о том, что это приводит к распространению сифилиса, различных венерических заболеваний, СПИДу, к разрушению моральных устоев, подрыву семейных ценностей, которые являются основой нашего образа жизни. А ведь мы, инженеры человеческих душ, должны говорить молодежи о высоких нравственных ценностях, доносить до нее идеалы высокоморального образа жизни.
= Но у меня не только об этом.
- Да. Не только. Согласен. В этом отношении ваши стишки довольно многопредметные. Вот целый цикл, посвященный лицейской дружбе. Лицей, как я понимаю, закрытое учебное учреждение, где обучаются только юноши и преподаватели – лица мужского пола.
- Совершенно верно.
- Вы так восторженно воспеваете лицейскую дружбу, что складывается впечатление, что вы из этих…
- Из которых?
- Ну…
Редактор большим и указательным пальцем одной руки делает кольцо, а указательным пальцем другой руки начинает быстро водить туда-назад в это кольцо.
- Милостивый сударь!
Смуглые щеки посетителя бледнеют, пальцы сжимаются в кулаки, желваки начинают ходить.
- За подобные намеки вы знаете, что…
- Знаю. Прекрасно знаю. Среди бомонда, элитки вы становитесь своим человеком. Там это знак качества, принадлежности к высшему обществу, а не к стаду. Но мы придерживаемся традиционных отношений и знаете, не будем нарушать закон о пропаганде этих самых нетрадиционных отношений. У нас это наказуемое деяние. Есть у вас стишки о природе. А как без этого? О снежной буре, листочке, о море. Ну, вот хотя бы «Прощай, свободная стихия! Последний раз передо мной…» Только всё это на тысячу ладов воспето, перепето. Знаете, набило оскомину. Что касается ваших исторических баллад, то это скорее антиисторические бредни, ничего общего не имеющие с подлинной историей, с которой вы знакомы весьма поверхностна. Вот князь Олег умирает у вас от укуса змеи, которая якобы выползает из черепа умершего коня. И такую смерть ему якобы предсказал языческий шаман.
Редактор поморщился. Лицо его стало похоже на помидор, который до поздней осени залежался на грядке.
- Ни один историк не подтвердит вам этого факта. Ах, да! До этого он еще прибивает свой щит на ворота Царьграда. Вы можете себе представить эту картинку? А я вот не могу. К тому же это и политически недопустимо. Русский князь прибивает свой щит на ворота суверенного города Турции Стамбула, название которого вы переименовали на русский лад. А это грозит дипломатическими осложнениями. Нам еще не хватало проблем с Турцией. Худо-бедно, но мы сотрудничаем с ней… Коснемся поэтической, формальной стороны. В поэзии это очень важно. Что это, молодой человек? Полная беспомощность. Вы рифмуете любовь и кровь, мой – твой, сплошь и рядом глагольные рифмы, имена собственные рифмуются с именами же собственными. Это в поэтике называется бедными рифмами. Вы произвольно переставляете в словах ударение, чтобы выдержать ритм. Это недопустимая безграмотность. Изменяя ударение, вы получаете на месте нормального слова какую-то абракадабру. Ужас! Используете усеченные формы прилагательных. Это вообще ни в какие рамки не лезет. Это даже безграмотный школьник себе не позволит. И как вам только не стыдно делать было это? Как у вас рука не отсохла?
-
Вы негодуете, осуждаете редактора? А зря. Поскольку он совершенно прав. Он исполнил свой долг.
Уже давно установлено незыблемое, что всё, принадлежащее великому человеку, должно быть сохранено. И место этому всему в музее, в архиве и тщательно оберегаемо.
Одежда, кухонная посуда, предметы, окружавшие его – всё подлежит сохранению. Была бы возможность, сохранили бы и пыль, которая оседала при его жизни. Что касается писателей и поэтов, то и всё, написанное ими, и, разумеется, к ним, даже если это счет за квартплату. Но его в руках держал великий человек. И этого вполне достаточно. Или записка для жены, чтобы она непременно покормила пса. Поэтому, если вы обратитесь к академическому собранию сочинений поэта или писателя, то найдете там много такого, что совершенно не предназначалось для печати. И с недоумением будете разглядывать деловые расписки, разнообразные юридические документы. Само собой, здесь и черновики рукописей, которых может набираться десятки к какому-либо произведению. Для читателя это не представляет никакого интереса, так же, как и пространные замечания и комментарии, набранные мелким шрифтом. Это для науки, для исследователей. Поэтому я не понимаю тех людей, которые непременно желают иметь в своей библиотеке полное академическое собрание сочинений Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Блока и прочих. Большую часть этих томов ни они, ни их близкие не откроют ни разу в своей жизни. Если они, конечно, не литературоведы, не гоголеведы, не блоковеды, которые всю жизнь заняты жизнью и творчеством одного писателя или поэта. То есть бывает до девяноста процентов полного академического собрания – это не читабельные тексты, то есть тексты, не предназначенные для массового читателя. А ведь еще выходят и сборники дополнительных материалов. Рядовому читателю вполне достаточно трехтомника, пятитомника любимого автора или даже избранных сочинений в одном томе. Особенно это касается поэтов.
Массовый читатель знакомится с творчеством Пушкина, Гоголя и других великих писателей по томику избранных произведений, куда включают самые-самые лучшие шедевры, которые и принесли этому писателю славу великого, так сказать, писателя на все времена. Тем более, если взять школьные хрестоматии, где лишь несколько перлов, шедевров избранных писателей. И обычно на этом школьное литературное образование заканчивается.
Возьми массовый читатель первый том академического издания Пушкина, где его детские и лицейские сочинения, и начни читать, то будет разочарован. И вряд ли читателя надолго хватит. Сколько здесь беспомощных, ученических, подражательских вещей. Пространные его эклоги и элегии ничего, кроме скуки, не вызовут. К тому же многие строки останутся просто непонятыми, поскольку изобилуют античными персонажами и мотивами, разнообразными мифологическими персонажами, архаизмами, старославянизмы, галлицизмами, именами реальных людей той эпохи. И содержание многих произведений может показаться мелким и ничтожным. То засохший цветок в книге, то ручеек в парке, то дамская шляпка. Это солнце нашей поэзии? Это Пушкин – наше всё? Такое впечатление, что он расписывал гусиное перо, перекладывая на бумагу первое, что придет в голову.
Пушкин – такой же человек, как и все. Он не родился с золотым пером в руке. И как любой человек, любой писатель, прошел через этап ученичества, ремесленничества, подражательства, набирался опыта, совершенствовал навыки, приобретал житейскую мудрость. В отличии от обычного графомана для него это была лестница, ведущая вверх, к будущим шедеврам. Конечно, была и явная природная одаренность. Этот кучерявый, непоседливый мальчик, как тот богатырь, рос не по дням, а по часам, чтобы вскоре, как молния, блеснуть своей поэмой «Руслан и Людмила», после появления которой многим стало ясно, что в русскую поэзию пришел гений. И это только начало, после которого он будет год за годом удивлять и