I.
Сядь в любой поезд
Бывало, студентом я в поезде скором пускался в дорогу по нашим просторам. В плацкартном вагоне лицом льнул к окну и видел, как птицы летят к горизонту, как речка змеится змеёй-анакондой, как рощи готовятся к зимнему сну, как нивы кручинятся, без урожая оставшись под осень, как даль заревая ввечор обретает свою желтизну. И солнце с небес укатиться стремится; с бельём по вагону идёт проводница, толкнув по дороге меня невзначай. А поезд летит сквозь пространство и время, и к чаю готово вагонное племя, и вот уж несут обжигающий чай…
А в окнах столбы бесконечные, нити стальных проводов и луна на орбите, и девушка машет (не мне ли?): "Прощай!.."
***
порой мне хочется догнать тот поезд в темень уходящий за ним по станции бежать вскочить в вагон последний спящий и сесть у тёмного окна и мчаться в ночь без остановки и до утра сидеть без сна считать столбы-километровки…
пусть едет поезд в никуда и проводник пусть не тревожит тоска исчезнет без следа: душой почувствую и кожей…
***
осенний ветер ветки клонит листву гоняет по лесам в плацкартном еду я вагоне куда зачем не знаю сам клин журавлиный в поднебесье дождём напитана земля болота мари редколесье в бурьянах серые поля
я завтра утром спозаранку наверно с поезда сойду на станции иль полустанке на счастье или на беду а всё равно беда иль счастье ведь это ж карты так легли осенний ветер и ненастье на самом краешке земли
***
Весь день стояла на перроне. Зачем? Не знала и сама. Замёрзла в тоненьком капроне, поскольку началась зима.
И нет чтоб как-то утеплиться, чтоб не простыть, не заболеть, не оказаться вдруг в больнице… Нет! Ей хотелось умереть…
Она стояла на перроне, она встречала поезда. Лишь иногда слезу уронит, прошепчет что-то иногда…
Скрипят вагоны в сочлененьях, мелькает в окнах слабый свет. Нет, не случилось возвращенья… Но почему? Кто даст ответ?
– Вернусь! – сказал он, уезжая, – Ты только очень-очень жди.
Она стоит, почти больная, идут ли долгие дожди, метут ли нудные метели иль солнце жарит день-деньской.
Стоит… А вы чего хотели? Характер у неё такой. Раз он сказал "дождись", то значит она хоть вечность будет ждать. Взгрустнёт немножечко, поплачет и снова поезда встречать…
…А где-то там, в подлунном мире, среди нехоженой тайги в забытом уголке Сибири,
где в небе реют канюки, на берегу реки глубокой среди осин и кедрача стоит избушка одиноко под брошенным гнездом грача. Её портрет у изголовья, стол, неотправленный конверт с письмом, наполненным любовью, палитра, кисти и мольберт, этюды, краски и картины, на поезд купленный билет, седые сети паутины…
И никого в том доме нет…
Rocktime
Талант поэта, наверное, в том и заключается, что он может написать обо всём. И даже о столбах, которые неизменно сопровождают любую железную дорогу. Интересно, а если бы они могли думать? Какой бы оттенок носили их мысли? Наверное, философский. Как, например, в стихотворении Татьяны Верясовой.
За окном проносятся столбы,
Проводами белый свет опутав,
Не уйти им больше от судьбы
Поездам указывать маршруты.
Хмурые столбы в одном строю,
Им мотивы ветра недоступны,
Напевают песенку свою,
Чтоб её услышал каждый путник.
Что у них украден солнца луч,
Что стоят под током, как солдаты,
Каждый столб по-своему скрипуч,
Каждый столб был деревом когда-то.
Вдоль столбов шумят листвой леса,
Каждой веткой тонко отмечая,
Мерное стучанье колеса,
В путь вагончик каждый провожая.
Им теперь покоя не узнать,
Насыпь высока, и не взобраться,
Чтоб хоть на мгновение понять,
Как же вы сюда забрались, братцы?
Каждым новым взглядом из окна
Каждый день в другое измеренье,
Только бы хватило бы сукна,
Чтоб кроить им новые деревья.
_______________________________
А вот эти железнодорожные заметки предлагает нам прочитать Алла Волонтырёва.
***
Нет, что не говори, а в любой профессии есть свои плюсы и минусы, своё чувство удовлетворения и чувство огорчения. Спросите, к чему это всё? Да вот к чему.
Проснулась я, значит, в пять утра, ну, как обычно. И откуда это «обычно» берётся, с какого возраста? Пенсия, свобода, спи да спи, ан нет, глазками хлоп, и можно на часы не смотреть ‒ ровно пять.
Ой, я же не про это хотела рассказать.
Пока лежала и размышляла о своём распорядке дня, в открытое окно донёсся сигнал поезда. Железная дорога разделяет наше село на две равные половинки, и в утренней тишине хорошо слышен монотонный стук вагонных колёс и сигналы, которые подаёт машинист перед переездом.
Сразу вспомнились мои поездки на малую Родину. Ехать туда приходилось четверо суток. Бывало гладко всё пройдёт, иногда не очень. Но тоска по местам детства, по родным людям и друзьям, радостные моменты встреч, заглушали все минусы и неудобства, которые присутствовали в поездах дальнего следования.
Перед дальней дорогой я покупала газеты, журналы, карты. За чтением и развлечением время протекало быстрее и не так нудно. А ещё я брала свой блокнот. Вдруг в окно купе залетит Муза, и меня «осенит» на какой-нибудь «шедевр», а я хоп – и готова записать новые строки.
Вот и в той поездке, лежу на нижней полке с блокнотом, глаза в потолок, то есть в верхнюю полку упёрла, придумаю строчку, запишу, и опять взгляд в пространство. Я и не заметила, что сосед по купе наблюдал за мной. После чаепития он не выдержал и спросил: «Девушка, вы с потусторонним миром разговариваете? Смотрите куда-то и шепчете».
Я, когда нахохоталась, дала почитать ему готовое стихотворение.
Стучат колёса тук, тук, тук, стучат колёса,
На родину девичьих грёз меня уносят.
В купе беседы, детский смех, вкус «доширака»,
А за окном плюс двадцать семь, наверно, жарко.
Спешу на родину свою душой и сердцем,
Любовью, радостью, теплом родных согреться.
И навестить отца и мать там на погосте,
Вот так приходится теперь прийти к ним в гости.
Сливается колёсный стук со стуком сердца,
Душа моя спешит туда - в деревню детства.
Парень был просто ошарашен. Принял тётку за ведьму, а она вон чего -стихи пишет.
А этот случай рассказала мне проводница, когда принесла в купе чай в стакане с серебряным подстаканником. Многие, наверное, помнят летние студенческие стройотряды? Был и такой стройотряд «Голубая стрела». Студенты подрабатывали проводниками в поездах дальнего следования.
Вот такая парочка студентов обслуживала вагон пассажирского поезда «Анапа-Красноярск». Придумали они подзаработать, и провезти «зайца». Стоят, значит, скучают у вагона, «левака» не видно и в помине, а отправление уже через три минуты. Хотели уже зайти в вагон, да закрыть дверь, глядь, по перрону несётся на всех парах, с чемоданом, раскрасневшаяся, тётка. С криками: «Проводнички, возьмите меня!» Проводнички с радостью (не надо запятыми выделять слово) подхватили её, втиснули в тамбур. Но в это время заметили, что в соседний вагон зашли ревизоры.
Нет, нет, они и не подумали высадить пассажирку «зайца». Терять «левак»? Никогда!
Ой, забыла сказать, что тётенька была упитанной, с добрыми такими формами.
Быстро соображая, куда её спрятать, ничего лучшего на ум не пришло, как запихнуть её под нижнюю полку, куда чемоданы ставят. Поднатужились, впихнули.
Ревизоры нарушений не обнаружили, но им стало интересно, почему проводники не встают с нижней полки? Короче пришлось студентам встать. Полка, естественно, приподнялась, и взору проверяющих предстала упитанная тётя.
‒ Дамочка, предъявите билет.
Дамочка и предъявила… на этот поезд, этот вагон, место правда пока не совпадало. В шоке были все ‒ и студенты, и ревизоры!
_______________________________
"Ещё одну коротенькую историю хочу поведать вам, мои читатели", - продолжает Алла Волонтырёва.
Виктор с Анфисой встретились и полюбили друг друга. Так полюбили, что прямо «крышу сносило» от их горячих чувств! Полгода страсти и нежности, полгода взаимопонимания и взаимовыручки. Затем предложение руки и сердца, как положено, с кольцом и букетом шикарных роз! И заявление в ЗАГС было. И дату свадьбы определили через месяц… но на завтра Виктору пришла повестка в военкомат… Они побежали в ЗАГС, их расписали за пять минут и поехал Виктор на месяц в «учебку», а потом он должен отправиться в зону СВО.
Виктор узнал, что их повезут поездом мимо родного села. Он позвонил:
‒ Любимая, чтобы ты меня увидела, я буду из окна купе махать белым пакетом.
Поезд приближался. Стук колёс перекликался со стуком сердца Анфисы. Она уже видела тот вагон, то купе, откуда трепетал белый пакет ‒ знак её любимого. Она махала рукой. Суженого разглядеть не смогла. Потому что во всех окнах вагона мелькали лица мобилизованных, и все махали ей в ответ.
Поезд увёз его туда, где рвутся снаряды, где дожди заливают окопы, и птицы покинули свои гнёзда, но там крепнет связь между влюблёнными, и их любовь проходит испытание.
Поезд, привези его обратно!
_______________________________
А иногда поездки на поезде круто меняют жизнь. Об одном таком случае рассказывает Галина Димитрова (Моряна)
Сурин зашёл в купе, закинул сумку наверх и сразу залез на свою полку, благо, уже застелено, – хоть здесь выспится. Впрочем, маршрут такой, что отоспаться особо не удастся. Не любил он железнодорожный сервис, особенно когда приходилось добираться из родного эксклава до большой России. Так получилось, что на самолёт билетов не оказалось, а виза была лишь у него, ехать необходимо именно сегодня, вот и пришлось в срочном порядке собираться в командировку. Отъезд был совсем не вовремя, разобраться бы с житейскими проблемами сначала. Сурин завис со своими женщинами между женой и любимой. С одной стороны, бытовуха, с другой – любовь. Он бы и оставил всё как есть, сидел бы на двух стульях и дальше, но ни одну, ни другую такая постановка вопроса не устраивала. А он побаивался перемен и никак ни на что не решался. На продажу квартиры жена не согласится, не судиться же, на самом деле. А куда им с Паштетом деваться? Коты же к дому привыкают.
К разговору попутчиков Сурин особо не прислушивался. Они заполняли анкеты на транзитную литовскую визу, спрашивая друг у друга, что в какой графе писать. Потом затихли. Сурину удалось немного подремать. На границе поезд стоял час, тут уж не поспишь: сначала маленькая спаниелька пробегает, вынюхивает, нет ли у кого наркотиков, дальше собака покрупнее ищет пластид, потом с шумом заходят пограничники и ставят штампы в загранпаспорта, чуть ли не на весь вагон сообщая по рации фамилию, имя, отчество, изредка задавая вопросы, кто, куда, с какой целью. Сурина всегда возмущало это, ведь едет из России в Россию, так кому какое дело, куда и с какой целью он направляется… Причём литовские власти этим не заморачиваются, только свои интересуются. А ведь проедешь от Москвы до Владика, никто ни разу ничего не спросит.
Через некоторое время
В ПОЕЗДЕ
Я выехал давно, и вечер неродной
рдел над равниною нерусской,
и стихословили колёса подо мной,
и я уснул на лавке узкой.
Мне снились дачные вокзалы, смех, весна,
и, окружённый тряской бездной,
очнулся я, привстал, и ночь была душна,
и замедлялся ямб железный.
По занавескам свет, как призрак, проходил.
Внимая трепету и тренью
смолкающих колёс, я раму опустил:
пахнуло сыростью, сиренью.
Была передо мной вся молодость моя:
плетень, рябина подле клёна,
чернеющий навес, и мокрая скамья,
и станционная икона.
И это длилось миг... Блестя, поплыли прочь
скамья, кусты, фонарь смиренный...
Вот хлынула опять чудовищная ночь,
и мчусь я, крошечный и пленный.
Дорога чёрная, без цели, без конца,
толчки глухие, вздох и выдох,
и жалоба колёс, как повесть беглеца
о прежних тюрьмах и обидах.
Груневальд, 1921 г.
ЭКСПРЕСС
На сумрачном вокзале по ночам
торжественно и пусто, как в соборе, —
но вот вдали вздохнуло словно море,
скользнула дрожь по двум стальным лучам,
бегущим вдаль, сходящимся во мраке, —
и щёлкнули светящиеся знаки,
и в чёрной глубине рубин мигнул,
за ним — полоска янтарей, и гул
влетел в вокзал, могучий гул чугунный, —
из бездны бездн, из сердца ночи лунной,
как бы катясь с уступа на уступ.
Вздохнул и стал: раскрылись две-три двери.
Вагоны удлинённые под дуб
окрашены. На матовой фанере
над окнами ряд смугло-золотых
французских слов, — как вырезанный стих,
мою тоску дразнящий тайным зовом…
За тенью тень скользит по бирюзовым
прозрачным занавескам. Плотно скрыв
переходные шаткие площадки,
чернеют пыльно кожаные складки
над скрепами вагонов. Весь — порыв
сосредоточенный, весь — напряженье
блаженное, весь — жадность, весь — движенье, —
дрожит живой, огромный паровоз,
и жарко пар в железных жилах бьётся,
и в черноту по капле масло льётся
с чудовищных лоснящихся колёс.
И через миг колёса раскачнулись
и буферов забухали щиты —
и пламенисто-плавно потянулись
в зияющий колодец темноты
вагоны удлинённые… И вскоре
забыл вокзал их звон и волшебство,
и стало вновь под сводами его
торжественно и пусто, как в соборе.
1923 г.