Нарративчик

Как-то раз я почувствовал бессилие обстоятельств и даже беспредел субъективности. С этими мировыми ощущениями, некая метафизическая причинность придала мне волю выйти на свежий воздух посюсторонней реальности. Этой посюсторонностей стало не бытие и время, а просто поле. Но не простое русское, а немецкое. Поле как поле, ну прямо кошка сама по себе, только без кошачьих признаков. Ух ты, вот она нива вероятной логики из которой произошли все сорняки либерализма! Неожиданно на горизонте энтого онтологического поля появилась не то чтобы грозовая туча, но больше силуэт.Ух ты, опять глубокомысленно подумалось не мне, неужели Лев Толстой решил пропахать своими бородатыми мыслями немецкое поле? Но как говорится на завалинке: великое кажется на расстоянии. Я и силуэт стали приближаться по первому закону Ньютона. Ба, а вместо Толстого я разглядел Гегеля, который уже почти стал своим, русским! И тут я почувствовал, что такое нарратив в металингвистическом пространстве! Что ни шаг, то феноменология, что ни мысль, нате вам герменевтику. Ну куда ж бедному крестьянину податься? Неожиданно мне вспомнилось определение смеха у Канта: «Смех есть аффект от внезапного превращения напряженного ожидания в ничто». И я решил спросить у Гегеля, что он думает о смехе на ниве жизни. Но как спросить у силуэта, да ещё  гегелевского?! Неожиданно мне кто-то подбросил детский совочек и стал копаться в поисках ответа и таки нашёл гегелевский ответ: смех- это проявление субъективного духа да и ещё и бодрствующего! Но совочек самоглублялся в философский песочек без участия моих условных рефлексов саморефлексии и на тебе цитатка:  Смех вызывается противоречием, непосредственно обнаруживающемся вследствие того, что нечто сразу превращается в свою противоположность, следовательно, в непосредственно само себя уничтожающее, при этом предполагается, что мы в то же время не находимся во власти этого ничтожного содержания, не рассматриваем его как свое, ибо если бы вместе с разрушением этого содержания мы чувствовали бы ущемленными самих себя, то мы плакали бы.  Шо-то совочек глубоко самокопнулся, - предподумалось мне. И моё сознание так расширилось, что стали исчезать не только предметы, но и мысли. Я собрал всю свою волю как учил Шопенгауэр и снова стал вещью в себе, но самой по себе и неожиданно  выкрикнул: Как пройти в библиотеку? И Гегель не ответил, а произнёс: Вот сею рациональное зерно объективного идеализма. Но есть опасения, что вновь налетит стайка материалистов и склюют всё рациональное в идеализме. Ну ничего, я рациональные зёрнышки пристрою в норках идеалистического субъективизма. И мне стало ясно, что философы не отвечают, а произносят!