Куда идет Америка?

или

ЧТО ТАКОЕ РЖАВЫЙ ПОЯС АМЕРИКИ?

(Заметка написана по материалам интернета)

Вступление

Определенная часть российского либерального общества слепо боготворит Америку по принципу -  все американское хорошее, а все русское и российское плохо и, тем более, советское – только и только плохое.  Хотя  в СССР, к примеру,  выпускалось порядка 700 сортов хлебобулочных изделий и часть из них шла на экспорт. Но это те мелочи жизни, на которые не стоит обращать внимания.

Поэтому у них, у либералов, в генах сидит  довольно распространенное мнение о том, что  именно развал СССР погубил мощную и процветающую  советскую промышленность. Мол, открывшись миру и столкнувшись с оскалом свободного рынка, советская система индустрии, создаваемая поколениями строителей коммунизма, оказалась слабенькой  и совсем уж «неконкурентноспособной» и потому  зачахла, как больной туберкулезом в XIX веке. А отрасли промышленного производства, представлявшие хоть какой-то  интерес  с точки зрения остальной части планеты, быстро оказались в собственности олигархов.

И на этом фоне любопытным выглядит опыт тогдашнего главного соперника Советского Союза, сознательно убившего  значительную часть своей промышленного производства гораздо, гораздо  раньше. Но о котором никто в мире ничего не говорит. Запрещено было.


Что такое «Ржавый пояс Америки»

;Его, этот самый ржавый пояс Америки,  еще  называют Heartland — сердцем огромной страны. Именно здесь, в регионе, протянувшемся на северо-востоке США от Нью-Йорка до Чикаго, ковалась американская сверхдержава. Десятки и десятки металлургических комбинатов, угольных шахт, железных рудников, автомобильных и шинных заводов создавали американскую мечту, пропахшую дымом и потом. А затем все рухнуло.
Предприятия одно за другим начали закрываться, рабочие оказывались на улице, фабричные города стремительно приходили в упадок, теряя свое население.

И Heartland превратился в Rust Belt, «Ржавый пояс».  А  за этой хлесткой метафорой — тоскливая безнадега и отчаяние миллионов. В 2017 году масштабы продолжающейся десятки лет катастрофы оказались достаточными, чтобы привести в Белый дом Дональда Трампа.

В XIX веке, как и во всем остальном развитом западном мире, по просторам Северной Америки , то есть. по Соединенных Штатов бодро зашагала промышленная революция. Освоение территории огромного государства, развитие железных дорог способствовали, помимо прочего, и созданию предприятий совершенно нового типа, и рождению целых отраслей.

Колыбель для этого процесса оказалось удобнее всего устроить в  сельскохозяйственной полосе, протянувшейся от атлантического побережья США до Великих озер. Ее прозвали «Промышленным (Стальным) поясом», и для такого его расположения был целый ряд веских причин.

Во-первых, уже к концу гражданской войны здесь была создана развитая транспортная инфраструктура — важнейший каркас для любого индустриального роста. Сеть железных дорог дополняли водные пути. Канал Эри и река Гудзон связывали Атлантический океан с системой Великих озер, что позволяло организовать снабжение предприятий и, главное, экспорт их готовой продукции в Европу.

Во-вторых, «Стальной пояс» был окружен обильными источниками сырья. С запада к нему вплотную примыкали железные рудники Миннесоты, Висконсина и Мичигана, а на востоке находились Аппалачи — горы, в недрах которых было вдоволь угля.

Железная руда + уголь = сталь — это была важнейшая формула для истории американского успеха. Сталь требовали многочисленные железнодорожные бароны, ее хотели строительные короли, мечтавшие о небоскребах, она была нужна судовладельцам и, наконец, государству, потому что оружие тоже делалось из стали. «Промышленный пояс» родился, и основа у него была стальная.

Это было впечатляющее зрелище. В Пенсильвании и Огайо, Мичигане и Индиане, Нью-Йорке и Иллинойсе стали появляться десятки металлургических предприятий. Они росли, сливались, укрупнялись, превращаясь в огромные конгломераты, главным из которых была стальная империя Эндрю Карнеги, сделавшая его богатейшим человеком всей планеты. В эти же штаты, на американский Средний Запад, отчаянно нуждавшийся в работягах, потянулись из перенаселенной Европы — Германии, Австро-Венгрии, России, Польши, Италии — миллионы мигрантов.

Они бросали свою прежнюю обездоленную жизнь в погоне за мечтой о справедливости, в поисках новой судьбы в стране, созданной такими же, как они. Здесь, в тени похожих на соборы грандиозных  «домн», коптящих небо, в этих в буквальном смысле плавильных котлах и рождалась современная Америка.

С ходом научно-технического прогресса металлургия по цепочке потянула за собой и другие, порой совершенно новые отрасли промышленности. Мичиган стал автомобильным штатом с великолепным Детройтом в качестве центра. Город Акрон, штат Огайо, превратился в «резиновую столицу мира» с шинными заводами Goodyear, Goodrich, Firestone и General Tyre. Пенсильванский Питтсбург был штаб-квартирой стальной империи Карнеги. Вокруг них росли другие фабричные города: Кливленд и Индианаполис, Цинциннати и Гэри, Коламбус и Бетлехем, Янгстаун и Баффало и бесчисленные городки поменьше.

Их население за считаные годы увеличивалось в разы. Это был американский Урал и американский Донбасс вместе взятые — шумное, дымное, грязное, настоящее сердце страны, бурно и  плодотворно работающее.

В 1950-е годы индустриальная мощь США достигла своего пика. Вторая мировая война позволила американской промышленности не только оправиться после Великой депрессии, но и взять новые высоты.

В начале десятилетия в «Стальном поясе» находилось 43% всех рабочих мест огромной страны, и, казалось, будущее региона безоблачно. Однако ржавчина сперва незаметно, а потом все более стремительно уже начала распространяться. Во всем виновата целая россыпь разнообразных факторов. Неуловимо менялась ментальность американцев.

После войны многие из вернувшихся на родину ветеранов, молодых еще людей, обрели возможность получить образование и купить собственный дом. Это новое поколение уже не хотело жить в вонючих трущобах рядом с прокатным станом и сталеплавильной печи. Оно все больше предпочитало благополучный пригород и непыльную работу за столом в конторе.

Сеть хайвеев, создаваемая по инициативе Эйзенхауэра, повысила мобильность всего населения. Оно стало охотнее мигрировать из фабричных городов «Стального пояса» в пригороды или вовсе в более южные и теплые штаты, где были вечное лето и более дешевая недвижимость.

Вместе с тем начавшаяся после Второй мировой научно-техническая революция, апофеозом которой стала космическая гонка, способствовала резкой и все более углубляющейся автоматизации производства. Оказалось, что роботы при всех финансовых и временных издержках на их создание выгоднее живых людей. Они не требовали повышения зарплаты, не вступали в профсоюзы, не устраивали забастовки, не уходили в отпуск и декрет, не болели и способны были работать круглосуточно.

Там, где не справлялись  роботы и автоматы, помогали внутренние мигранты из южных штатов. Эра сегрегации там заканчивалась, но многие афроамериканцы все равно предпочитали переезжать на север, в «Стальной пояс», где их с удовольствием брали на работу владельцы заводов и фабрик, ведь им можно было платить меньше, чем белому населению. Белые, в свою очередь, уезжали из «черневших» фабричных городов за новой работой, от растущей преступности, к привычному образу жизни.

Но главным фактором стало вступление США после Второй мировой войны в целый ряд международных соглашений о свободной торговле. Молодые развивающиеся страны получили возможность беспрепятственно торговать с Америкой, и  американский бизнес с удовольствием этой возможностью воспользовался.

Крупные автомобильные, металлургические, шинные корпорации — основа процветания промышленности «Стального пояса» — возвели в абсолют погоню за экономической эффективностью. Их менеджеры, потирая руки, подсчитывали выгоду от переноса производства в Мексику или за океан, в Японию, Южную Корею, Индонезию, а чуть позже и Китай.

В себестоимости продукции рабочая сила была основной составляющей, а в Азии и Латинской Америке труд в сравнении с США стоил считаные центы. Более того, там не надо было беспокоиться о социальных выплатах, пенсионных отчислениях, соблюдать законы об охране труда и соглашаться на требования рабочих.  И  миллионы рабочих мест просто утекли со Среднего Запада за пределы США. А «Стальной пояс» Америки обезлюдел и начал  «активно ржаветь».

И если  1991 году доля Китая в промышленном импорте Соединенных Штатов составляла 4,5%, то в 2012-м — уже 33,1%. А с  учетом Индии и Малайзии, то все 72,4%.

Металлургические и автомобильные гиганты в «Ржавом поясе» — его скелет, градообразующие предприятия — закрывались один за другим, а гибель тяжелой промышленности привела к жестокому кризису в смежных отраслях, ее обслуживающих. Самым очевидным для наблюдателей следствием процесса стала жесточайшая депопуляция прежде оживленных индустриальных центров.

Начиная с 1950-х годов Кливленд, Детройт, Гэри и Питтсбург потеряли до 60% своего населения, уехавшего от безработицы и отсутствия перспектив в поисках лучшей доли. Чуть меньший, но все равно катастрофический отток жителей произошел в других крупных и мелких городах «Ржавого пояса».

Вместе с населением города теряли налоги, а значит, и средства на собственное развитие. Уезжал и бизнес, даунтауны (центральные районы) пустели. Зачастую в этих обреченных жертвах, потерявших своего крупнейшего кормильца и работодателя, оставались лишь самые немобильные социальные группы, у которых для побега недоставало желания или квалификации. Брошенные цеха, целые промышленные площадки, полуразрушенные школы, театры, церкви и, конечно, жилые дома стали привычным элементом типичного городского пейзажа в «Ржавом поясе». По ту сторону надежды...

И ко всем этим экономическим и социальным проблемам региона сейчас добавилась еще одна, уже смертельно опасная для каждого его жителя, — эпидемия наркомании.

Жизни в городе с неработающими предприятиями, закрывшимися от отсутствия клиентов кафе и ресторанами, с целыми кварталами заколоченных домов, уже нет совсем. А  треть населения здесь официально находится за чертой бедности и сидят на социальных пособиях и  на синтетических наркотиках. Будущего у них нет никакого.

Они бесконечно устали, озлоблены на весь мир Они живут  без Tesla, Uber, стартапов Кремниевой долины, биотехнологий, возобновляемой энергетики и органической еды. Всю жизнь они, их родители и родители их родителей добывали уголь, с помощью которого в соседнем городе делали сталь, а та потом шла на производство автомобилей. А может, этот уголь шел на электростанцию, закрытую по требованию экологов. Цепочка давно разрушена, а с ней разрушена и их жизнь.

Трамп дал им надежду, пообещав вернуть рабочих на заводы, шахтеров в шахты, а металлургов  на металлургические комбинаты. Но Трампа прогнали от  власти. И какое у них теперь будущее? Никакого! А ведь таких почти треть от общего количества