2. Деревня Новообинцево - родовое гнездо Гуляевых
'Село Новообинцево состояло из двух поселений: большое 'Нагорное' и поменьше - 'Подгора', как её прозвали в народе.
'Подгора' расселилась по подгорью - косогору, переходящему в широкую набережную левого берега Оби. Подгорская часть деревни рассекалась безымянной мелководной речкой на две части: верхняя по течению реки называлась - 'Харёвой'. Через речушку был перекинут деревянный мостик, который в период бурного весеннего таяния снегов часто сносило в Обь, и в этот период прерывалось нормальное сообщение между обеими частями подгоры, после окончания половодья мостик восстанавливали вновь, и так продолжалось почти ежегодно.
Застроена 'Подгора' была по всем косогорам и низу берега Оби короткими улочками и переуками, домами различной формы и вида, были там и добротные круглые, даже двухэтажные дома, крытые крящом, но были среди них и очень ветхие, в одной из этих ветхих 'хибар' проживали мои родители, где я и родился. Здесь же родились и мои младшие два брата - Фёдор и Геннадий (Георгий), и сестра Мария. Позднее я узнал, что такая бедность родительской жизни объяснялась тем, что свой первый дом отец продал, чтобы купить двух лошадей, так необходимых крестьянину - единоличнику, а на оставшиеся деньги он и купил древнюю хату, крытую земляным пластом.
Я хорошо помню, когда моих родителей агитировали вступить в коммуну, которая создавалась одной из первой в нашем районе в 1929 году. Тогда был не один заход сельских и районных активистов в наш дом, особенно мне запомнился их последний приход к нам. В нашу тесную, маленькую избу пришло пять человек-активистов во главе со Степаном Старчиковым, который всю свою жизнь прожил в батраках, очень бедно. Он жил по соседству с моим дедом Сергеем Гуляевым. И когда я прибегал в гости к деду Сергею, то мне часто приходилось слышать, как Степан Старчиков, будучи по натуре человеком говорливым, шумно кого-то распекал за плохое ведение хозяйства, хотя сам никакого хозяйства не имел, и даже скотного подворья у него никогда не было, а уже не говоря о домашнем скоте, а была у него лишь одинокая ветхая хатка с небольшими двориком и огородом.
Сейчас я уже не помню содержания бесед сельских активистов с моими родителями, но то, что они были каждый раз долгими и порой переходили в громкий спор, я понимал, что родителей уговаривали вступить в коммуну. Но отец упорно не соглашался, хотя по своей натуре он был больше оптимистом, чем консерватором и, забегая вперед, скажу, что немногим более года спустя, т.е. в 1929 году, ему самому пришлось завершать эту коллективизацию в нашем селе, так как он был избран председателем Сельсовета села. И проработал в этой должности до 1933 года. А тогда после ухода сельских агитаторов, агитировавших отца вступить в коммуну, наш дед, Сергей Алексеевич Гуляев, сказал:
- Надо сынок, наверное, входить в эту коммуну: пришло время не только брать нам землю в общине, но и жить общиной.
Сам же он тоже вступил, но только уже в колхоз 'Советская Сибирь', и работал в нем, по старости лет, ночным сторожем на колхозном дворе.
Вступление в коммуну было трудным, ведь каждому крестьянину при вступлении необходимо было расстаться практически со всем своим хозяйством: лошадьми, коровами, птицей, упряжью, всем сельскохозяйственным инвентарём, со своей независимостью и самостоятельностью в своей крестьянской жизни. И как бы то ни было, но в подгорной части деревни была создана коммуна в том году. Она была названа громким именем 'им. Карла Маркса'. Первым её председателем был избран Семён Колганов. Правда та коммуна просуществовала всего несколько зимних месяцев 1929 года. Я же запомнил ту коммуну ещё со своих ранних, дошкольных лет потому, что мать поручала мне бегать на коммунарские склад и ферму получать молоко и яйца, которые давали на семью ежедневно: молока по 0.5 литра на едока и по несколько яиц. За яйцами пришлось сходить, как мне помнится, не более 2-3 раз за зиму, так как вся птица, размещённая в каком-то большом сарае, в зимние морозы перемёрзла. На этом и закончилась жизнь коммунарской птицефермы, да и сама коммуна им. 'Карла Маркса' после статьи И.В. Сталина в центральной партийной газете 'Правда' 'Головокружение от успехов' - была распущена и реорганизована в колхоз, который создавался единым на всю нашу большую деревню и опять же с громким названием: колхоз 'Советская Сибирь'.
После начала Великой Отечественной войны по постановлению партии и правительства по всей стране в тылу был создан и постоянно действовал Всеобуч резервистов по 110-тичасовой программе. Первым командиром резервистов села (в 1941-1942 годах в нашем селе отряд резервистов насчитывал 120 человек) был наш односельчанин Вякин Дмитрий уже успевший побывать на фронте и после ранения и госпиталя находившийся в деревне на долечивании. Два дня в неделю, субботу и воскресенье, в течение нескольких месяцев мы усиленно занимались по программе Всеобуча - готовились на фронт. После того как Вякин вновь ушёл на фронт, занятия по Всеобучу было поручено вести мне, а когда и меня призвали на фронт 15 августа 1942 года, то командиром Всеобуча был назначен мой младший брат Фёдор...
В личном плане все мы: я, Фёдор, Геннадий и сестра Мария очень благодарны судьбе, что родились в Советское время, да и росли вместе с молодой Советской республикой, которая дала нам всем соответствующее образование (в отличие от своих безграмотных родителей) и возможность трудиться на благо отчизны. Мне довелось более 40 лет работать в органах Советской власти своего родного Павловского района, Федору - более 20 лет руководить крупным колхозом 'Россия' в Каменском районе. Младшему брату, Геннадию, многие годы быть секретарём комитета ВЛКСМ и возглавлять МТМ Шелаболихинской МТС, а позднее в г. Норильске работать секретарём парторганизации ЦАТК - крупной автоколонны города.
Родина наградила нас за наш добросовестный труд орденами и многими медалями''. (Из воспоминаний Н.Л.Гуляева)
3. Новообинцево
Новообинцево - Алтайская деревня
Любимый сердцем край святой!
Там Обь, а рядом с ней деревья.
Там первый вздох я сделал свой.
Здесь мать моя вросла годами,
Старушка милая, кудесница моя.
Я счастлив был твоими бы глазами
Увидеть Вас, родимые края.
Здесь дом сестры моей - сельчанки,
Пшеница золотит поля.
Какие здесь берёзки-россиянки,
Какие здесь обские тополя!
А рядом пашня - злаковое море,
Теплом сельчан расправлены поля,
А за рекой, в лесном просторе,
Приют желанный глухаря.
В селе сибирском первозданном,
Где бурной юности остался след,
Где был крещёный шарлатаном
Я не был ровно восемь лет.
Уехал я, когда терзали раны,
Рука измятая висела на ремне,
Когда ещё кровавые тираны
Страну коверкали в войне.
Суровых лет гремела канонада,
Погром войны осадками давил,
Когда 'светлейший бог Микадо'
Японским волком злобно выл.
Ушёл, когда деревня коченела,
Шла, спотыкаясь, но тянула плуг;
Когда грудь в муках индевела,
В слезах тонул заобский луг.
Ушёл, когда плелись колхозы
С котомкой нищего по съёженным полям,
Избёнки хилые сочили слёзы
Сжимались граммы трудодням.
Не трусость страхом обуяла,
Когда бежал я из села,
Лесная даль атаковала,
В простор таёжный увела.
Свинцом ещё ломило раны,
В висках стучал гранатный ад,
Но я вгрызался в толщу планов,
Как бронебойный артснаряд.
И медноструйный лес-дружище,
Руками хвойными обнял.
Он не доступен духом нищих
И не вручит им свой штурвал.
О край лесной - магнит стремлений!
Берёзки - девушки! Балет!
Какой силищей вдохновенья
Во все концы стремится свет!
Люблю тебя, мой друг крылатый,
Безмерно, радостно, до слёз...
Пусть будет вечно самой святой -
Чета белеющих берёз.
- Скажи, товарищ, где здесь дом
Марии Плошкиной, крестьянки?
- Вон поворот... За тем углом
Изба из брёвен на полянке.
В ответ мн говорит прохожий?
- Я довожусь ей зятем много лет,
А ты , я вижу, на неё похожий!
Ты, Виктор, что ли? Ну, привет!
- А ты, сестренки муж, Бориска!
Да ты ли этой, мой земляк?
В приветствии раскланиваюсь низко,
Как настоящий сибиряк!
Знакомый клён ветвями машет,
Земля тепло дыханьем льёт,
И старый пеёс в присядку пляшет
И 'честь' по форме отдаёт.
Шадра моя - деревня дорогая,
Рождённый вновь приют родной,
Ожившая, как лето, в цветах мая,
Стоишь красивой над рекой.
И школа, новый клуб и мастерская,
Цеха-коровники из кирпича...
В селе от края и до края
В накале лампы Ильича.
Поля в сполохах златоглавых,
Моторный лай село бодрит.
И садик граждан самых малых
Заботой Родины хранит.
Как календарь годов умело
Расправил плечи у села,
Каким приливом поле спело,
Какой силищей жизнь вела!
Я по селу шёл как впервые,
И думу думал лишь одну:
А были, были дни былые -
Село хилело и стыло в войну!
Тяжёлую повозку все тянули,
Без принужденья, не за страх
И спины надрывали, гнули,
Работая в поле в лаптях...
Сибирь - долина золотая,
Плёс обской и серебро озёр!
И никакая родина другая
Нам не соткёт былинами узор.
О, отчий край - простор безбрежный,
Простор лугов и даль полей!
Люблю тебя я пламенно и нежно,
Душой сибирской, плугарей!
Люблю горластые частушки,
Сибирских буйных петухов,
Морёный квас в большой кадушке,
Огонь в глазах у женихов.
Люблю угар навозной кучи,
Туман, клубящийся озёр;
И холодок в тени от кручи,
и бледный утренний костёр.
Какая здесь добротная рыбалка,
Торпеды-щуки начеку.
И ты в плену чутья-смекалки
Затих в кустах на берегу.
Люблю Сибирь за труд 'железный',
За хлеб, что пряностью пленит,
За ум сельчан большой и трезвый,
За дух людей, за твёрдость как гранит.
И снова путь. Далёкая дорога
Меня вперёд идти зовёт.
До новых встреч, приют истока!
Целую маму у ворот!
В.Плошкин 1971г.
г.Фрунзе
4. Из воспоминаний Ф.Л.Гуляева (беседа записана на видео, июль 2016г. Разговорная речь сохранена полностью)
- Да, скоту надо было пастбища, корма.
- А помнишь, раньше в Шадре за Обью заливные луга были?
- Да, раньше там травы-то были, ого-го, чуть не в рост человека! Одно время там арбузы сеяли. О-о-о-о! Вот были арбузы! Баржами возили в Барнаул...
- А, материного отца, моего деда - Кечина, помнишь?
- Семёна Дмитриевича я помню. Здоро-о-вый был! Я его видел в последний раз, когда Витя утонул (Виктор Кечин (1929- 1938гг.) - утонул в р.Оби в возрасте 9 лет, во время купания деревенских мальчишек)... А Витька прямо на моих глазах утонул, Мальгин Мишка виноват. Ты знал же Мальгина?
- Знал. Баба Аганя тоже говорила, что он виноват.
- Там была вымоина, вода бурлила и крутила, там расстояние-то было, господи, нырнуть и вынырнуть, я даже один раз сам попробовал нырнуть туда, там ширина была метров 15-20, не больше. Я еле выбрался тогда... Чуть не захлебнулся. Из сил выбился выбираясь. Думаю: нет, хватит пробовать. А когда Витя утонул, я тогда рыбачил в этой заводи, штанишки засучил и по колено
(Высказывания Ф.Л.Гуляева в монологах и диалогах сохранены полностью без редактирования с использованием стенограммы беседы из видеозаписи, сделанной мной в июле 2016 года.)
