О книгах, писателях, поэтах... и вообще

      


Сейчас посыплются комментарии в духе: «Автор обижен, что его не читают и не комментируют…» - и все равно напишу. Потому что читать научился рано, читал много всего, читал буквально запоем, и писателей считал непререкаемыми авторитетами. Поэтому, и прискорбно разочаровываться.

В детстве я зачитывался «Незнайкой». И тогда не мог понять, и до сих пор не могу понять – почему строки «Я поэт, зовусь Незнайка, от меня вам балалайка!» были всеми обитателями сказочной страны осмеяны, а строки местной поэтессы Семицветик «Я поймала комара, Тру-ля-люшки, тру-ля-ля» ими же почитались чуть ли не шедевром поэтической мысли. «Тру-ля-люшки, тру-ля-ля» - это, конечно, высокая поэзия. Кто бы спорил!

А этот, который написал: «Идут белые снеги…» Идут – с удареньем на первом слоге. Не идут, а Идут. И не снега, а снеги.

Или вот, читаю ребенку сказки. Мамин-Сибиряк, «Серая шейка»… Бедная утка плавала в полынье в замерзающей горной реке. В горной реке была тихая, спокойная вода, и полынья с каждым днем все больше замерзала. В горной реке.

Еще одна сказка: «Белолобый». Голодная волчица залезла в хлев, схватила первого попавшегося и унесла в свое логово. Схваченный оказался щенком. И волчица, напоминаю: голодная! – долго раздумывала: съесть его или нет. И так и не съела, не смогла преодолеть брезгливость. Голодная, напоминаю, волчица. Автор сего опуса – известный писатель, я бы даже сказал: великий – Антон Павлович Чехов. Очевидно, именно величие помешало Палычу заглянуть в томик Брема «Жизнь животных», иначе он бы узнал, что волчица вряд ли смогла так обмишуриться в хлеву, и схватить вместо ягненка – щенка собаки. Обоняние у волков – любя тварь позавидует. И перепутать ягненка со щенком?.. А уж коль и перепутала – почему бы и не съесть? Голодная ведь?

Нет, я понимаю: сказка. Сказка – ложь, но в ней… И так далее. Но надо хоть как-то придерживаться здравого смысла.

Еще одна книга, правда, не столь великого и титулованного автора. Борис Полевой, «Повесть о настоящем человеке». Помните, где на Мересьева напал медведь, и Мересьев прикинулся мертвым, а медведь «преодолевая брезгливость», рванул на нем комбинезон.

Если бы товарищ Полевой заглянул во все тот же томик Брема, он бы узнал, что медведи обладают прекрасным обонянием, и уж отличить мертвечину от живой плоти как-нибудь сумеют, сколько бы вы перед ними ни прикидывались... А еще, они любят тухлятину, они даже свежее мясо закапывают в землю, чтобы оно протухло.

Такие вот писатели, такие поэты. Такая литература. И ладно бы это были писатели Сталинской эпохи, которые залезли на литературный олимп не талантом, а умением писать «куда надо» на своих коллег по литературному цеху. Как, например, все  тот же Полевой. Но ведь и Чехов, и Мамин, сами понимаете, Сибиряк – писатели досоветской эпохи.