ПАМЯТИ ВЫДАЮЩЕГОСЯ КИЕВСКОГО ПОЭТА ЛЕОНИДА ДАВИДЕНКО

ПАМЯТИ ВЫДАЮЩЕГОСЯ КИЕВСКОГО ПОЭТА ЛЕОНИДА ДАВИДЕНКО

Давиденко, Леонид Николаевич

13.04.1938 - 11.01.2016


И вновь тоска... Ее слепой кобзарь
оставил на шляху печальной Украины.
                                    Л. Давиденко



Леонид Николаевич Давиденко родился 13 апреля 1938 г. в Киеве в семье рабочих. Детство и юность его прошли на так называемой Запещерке (Печерск), на территории Лавры. Сейчас там разбит всем известный роскошный парк, во главе которого стоит памятник Родине-Матери.                                                                                         

Несмотря на проживание, казалось бы, в «престижном» районе, семья очень нуждалась, детство и отрочество будущего поэта и художника прошли в нищете и голоде. Затем война, эвакуация, возвращение домой, детский дом… 

Свою трудовую деятельность начал в 14 лет на заводе «Арсенал», затем работал начальником почтового вагона на Киевской железной дороге.



Значительной вехой в его жизни стал литературно-художественный журнал «Радуга», в котором он начал работать с 1980 г. и в котором проработал почти 20 лет редактором отдела поэзии, а затем  литсотрудником отдела прозы. Будучи уже маститым поэтом, но оставаясь искренним, простым, очень доброжелательным человеком, он, уловив в молодых авторах «искру Божью», с удовольствием помогал им, давал «путевку в жизнь». Многие писатели до сих пор с  благодарностью вспоминают Леонида.  Работая в «Радуге», окончил заочно Литературный институт им. Горького.



Стихи стал писать рано, еще в подростковом возрасте. Печататься начал с 1964 г.

Писал на русском и украинском языках.

Свыше 12 оригинальных книг увидели свет при жизни поэта. Некоторые из них были изданы еще при советской власти издательством «Радянський письменник». Сборники стихотворений  «Присылай мне своих снегирей», «Ознака» (здесь наряду со стихами публикуется еще и проза поэта), «Кора», «Сонеты» изданы редакцией журнала «Радуга», сборники «В ограду вкован дикий виноград», «Міські елегії» вышли в Каменск-Шахтинском частном издательстве «Станица». Его стихи включены в альманах «Каштановый дом» и антологию «Поэтический атлас Киева».  В 80-х и 90-х годах, кроме украинской периодики, его стихотворения публиковались в России, Америке, Германии. Печатался в журналах "Радуга", "Collegium", "Ренессанс", "Слово", "Сталкер".  Переводил с грузинского  и украинского  языков. Соавтор  сборника "Концерт для троих" (совместно с К. Путиловой и П. Косманом).

Член Спілки письменників України с 1988 г.



Он очень любил свою родину, Украину, и как истинный киевлянин -  особенно Киев, и, конечно же, родной Печерск!



Послевоенный наш родной Печерск                   

окраинный, цветочный и садовый,

фабричный, заводской, блатной, кондовый

и  бастионный — навсегда исчез.



Гляжу я на тебя почти что чрез

полвека — ты во мне остался клевый.

Отстроенный уже позднее — новый —

не заменил твоих могучих чресл:



конюшен, ипподрома, гаражей,

валов, оврагов, зимних виражей

по Кловскому или Тропе Собачьей.

Веселая голодная орда,

печерскими мы были все тогда.

А как же… Не могло и быть иначе.



В 1999 году неожиданно для всех и для себя самого взял в руки кисть … и начал писать картины. Он был невероятным трудоголиком  -  за 14 лет написал более    2 000 картин! Он трудился для людей, для своего народа, и мог бы сделать еще очень и очень многое, но коварная, неизлечимая болезнь оборвала его жизнь на взлете творческих сил, на полуслове. 11 января 2016 г. Поэта и  Художника не стало.

Многие его картины начали новую жизнь в Америке, Израиле, России.

НЕКОТОРЫЕ ИЗ ПОЗДНИХ СТИХОВ

Леонид Давиденко

* * *
Я знаю, что во мгле ночей,
когда, уставши, спит столица,
как от лампадок и свечей,
с холмов свечение струится.

Так светит города ядро
из лабиринтов и туннелей,
где и коллектор, и метро
укрыты, словно жилы в теле.

Пласты столетий... Всех роднит
молитва келий и подвалов.
Я вижу: светится родник
сквозь толщу временных завалов.

В него и воды рек вошли,
средь них и Лыбедь, и Почайна.
И по ночам из-под земли
сверкает киевская тайна.


* * *
Далеко до листопада,
Но почувствовал сквозь сон:
осень твердо подступает,
навевает ровный звон.

Посреди руин и статуй,
грез, помеченных тщетой,
звон, исполненный утратой
и прощальной красотой.

Чутко полнится, глубится
в отражении вода,
и над ней в листве дробится
то свеча, а то звезда.

Челн червленый вдаль влеченный.
Восхищенный пилигрим.
А под ними, освещенный,
проплывает древний Рим.


* * *
Т. К.
Когда это было: поляны в квартире,
столы со скамьями под небом в саду!
Сменили давно ресторанные гири
семейные блюда на модный продукт.

Сменились подарки, увы, на конверты,
а близость сердец – на количество мест.
И вальс по старинке уже не завертит
в заоблачный замок счастливых невест.


* * *
Лес весенний над озерами,
поднимаясь в небеса,
светлыми пронизан взорами –
так в себя он смотрит сам.

В летний лес заходят женщины,
с ним беседуя на «ты»,
и встречают их, торжественны,
все деревья и кусты.

Лес осенний, лес дарующий
свет священно-золотой
и пришедшего чарующий
храмовою красотой.

Зимний лес… В душе – ни ссадины.
В нем заснежен каждый сук.
Из него седые всадники
в мир величие несут.


* * *
Третья декада марта – метель!
Третья декада марта – мороз!
Снег по колено, хоть близок апрель.
Транспорт ползет, как тоскливый обоз.

Ветер порывистый. Хлопья летят.
Город распластан во мгле, будто краб.
В снежных сугробах теряется март,
март календарный похож на декабрь.

Видно, не скоро медведь и сурок
выйдут из долгого зимнего сна.
Окна в узорах, завален порог.
Где твои светлые трели, весна?!

* * *
В синем море яхта белая
поднимает паруса
и, как птица легкотелая,
улетает в небеса.

Ну, а тут дорога тесная
все уводит в глубину,
и по ней уходят с песнею,
как уходят на войну.

Страсть, видать, такая сильная
тут дается от земли.
Но ведь есть и море синее
с белой яхтою вдали.


Памяти М. А. Врубеля

Нет печальнее печали Богоматери очей.
Вот и мечется художник над пучиною ночей.
Ласточки над этой бездной гнезд уютных не совьют.
Вот поэтому художник и кровавит плоть свою.
Вот поэтому ни тела, ни души ему не жаль.
Ни причалить, ни отчалить... Держит намертво печаль.


* * *
Садится солнце. Всходит море,
пылающее над землею
лишь несколько минут, и вскоре
его затянет мглой ночною.

Пучком лучей пучина светит
и катит волны неземные.
Вот если бы закинуть сети –
от рыбы были б золотые.


* * *
Ночь. Мерцанье звездной сини.
Разве это превозмочь?
Веет холодок пустыни.
Ночь.

Струны неуемных скрипок
обратились к небесам.
И душа плывет, раскрыта,
в сокровенных голосах.


* * *
В листопаде город древний.
И в преддверии зимы
обнажаются деревья –
золотят листвой холмы.

Эти склоны золотые
в черной графике ветвей
словно поднимают Киев
над толпой идущих дней.

Раскрывается былое,
разорвав завесу лжи,
и встают перед тобою
обеленные мужи.

И века проходят в лицах,
правде должное воздав.
И скользит братоубийцей
хитромудрый Ярослав.

В прошлом и темно, и колко.
Но вздымается в простор
и Владимирская горка
и Михайловский собор.

Вечер. Ветра дуновенье.
В зарево течет река.
В золотое оперенье
превратились облака.


* * *
Молодость моя далекая,
я тебя ль не воспою!
Ты была не одинокая
в удивительном краю.

Ты бывала нелюдимая,
но печаль твоя светла.
Молодость моя единая,
ты всегда со мной была.

Ты жила во мне, нелестная,
беспокойная моя.
И сейчас звучишь, прелестная,
словно эхо соловья.


* * *
Зимней ночью ненароком
появляется во сне
солнечный узор волокон
в лепестковой белизне.

Словно на кустах жасмина
майский дождь оставил след,
и во сне растет картина,
излучая яркий свет.

В белом пламени трепещет
красок солнечных игра
Просыпаешься: зловещий
ветер – на дворе февраль.


* * *
Дни и ночи снег идет:
вьется, стелется, холмится.
С каждым днем зима растет,
по-медвежьи шевелится.

Разрастается зима.
Ветер зиму распушает,
оловянные дома
снежной вязью украшает.

Может быть, в одном из них
кто-то сочиненье пишет?
Может быть, к окну приник
и во льду глазок продышит?

Может, сапоги тачает,
как Толстой или Махно?..
А замерзшее окно
свет во мраке источает.


* * *
Бывало, я бродил часами под дождем
без спутников порой вечерней,
хоть струи доставали под плащом…
И в снегопад пускался с увлеченьем.

Есть лучшие часы и нынче у меня,
они приходят с наступленьем мрака,
когда сидишь без лампы, без огня,
а у ноги лежит любимая собака.


* * *
Ни облачка на небосводе –
гроза над городом прошла.
Сверкая в солнечном восходе,
деревья смотрят в зеркала.

Сквозь сон шуршал роскошный ливень,
и сновиденьями озер
в лиловом плеске белых лилий
гроза наполнила простор.

И мчались по асфальту реки,
раскручивая пенный цвет.
Сон отлетел. И вот сквозь веки
тебя наполнил яркий свет.

Глаза закрыты: в погруженье
удерживает глубина.
И перед утренним движеньем
звенит над миром тишина.


* * *
Мрак ночной. Не ровен час…
Словно в глубине подвала
ощущенье скрытых глаз,
хоть темнее не бывало.

Не проветрит и сквозняк
смрад глухого помещенья,
где мышиная возня
приутихла на мгновенье.

И вонзаются глаза
в темноте, как перед стычкой,
где и слова не сказать,
не вздохнуть, не чиркнуть спичкой.


* * *
Т. К.
Что такое возраст блюз?
Глубина ночного взора
и уверенный союз
с пальцами руки партнера.

В светлом облаке ночном
отражен плывущий лебедь,
это он своим крылом
след оставил в синем небе.

Что такое возраст блюз?
Это соло саксофона,
словно чуть опущен шлюз
в звездный выход небосклона.

Близость Млечного Пути.
И круженье над землею.
Сколько нам дано пройти
в жизни, милый друг, с тобою!


* * *
Не хочется вместе с толпой торопиться.
Миры раскрываются перед тобой.
И душу пометить успела любовь.
И в таинстве каждая ночь серебрится.

И слышишь часов нескончаемый бой.
И снова с восторгом листаешь страницы.
Шевченко. Шекспир, Пастернак и Рембо...
А утром разбудят счастливые птицы.

Над ними восходят высокие своды,
и их не отводят далекие годы,
которые прочно засели в тебе.

Разлилось в пространстве вино голубое,
и пьяный корабль пролетит над тобою
бессонною ночью сквозь времени бег.