Одна из самых острых и главных проблем сегодняшней России - это положение русской деревни.
Сельскохозяйственная отрасль даёт стране очень незначительные доходы по сравнению с добычей и экспортом сырья, но я считаю именно сельское хозяйство важнейшей из отраслей экономики. Ещё какие-то девяносто лет назад большинство народа занималось именно сельским хозяйством. Сегодняшнее старшее поколение наших граждан, даже давно живущих в городах, в основном родились и выросли в деревне. Сельское хозяйство неразрывно связано с укладом жизни, традициями русского народа, нашей культурой и нравственностью. Всё это берёт своё начало именно в деревне.
Власть через подконтрольные ей средства массовой информации постоянно показывает нам красивые картинки об увеличении производства сельхозпродукции, об импортозамещении, об увеличении экспорта зерна. Так и вспоминаешь программу «Время» начала восьмидесятых годов, начинавшуюся с подобных же репортажей о колхозах-«миллионерах», о выполнении плана пятилетки за четыре года, о росте урожайности и тому подобного вранья. Ведь в то время СССР был крупнейшим покупателем зерна на мировом рынке, а нашим крупнейшим поставщиком были США! Занимая 1/6 часть суши, имея самые крупные по площади сельскохозяйственные угодья, самые большие по площади и лучшие в мире чернозёмы, СССР элементарно не мог самостоятельно накормить свой народ хлебом!
Нет, в отличие от советских, российские СМИ так не лгут, они всего лишь говорят полуправду. С одной стороны, действительно, и экспорт зерна растёт (слава Богу, сейчас Россия не кормит огромное население бывших среднеазиатских и закавказских республик, куда и уходило в Советском Союзе всё импортируемое зерно), и какой-то импорт чем-то там замещаем, и ежегодно бьём рекорды по сбору урожая зерновых, всё так. Но не говорят о самом главном, о самом страшном.
То, о чём били во все колокола русские писатели-деревенщики в последние десятилетия советского времени, то, к чему целое столетие вели неумолимые трагические обстоятельства, настало. Русская деревня – корень России, душа русского мира, умерла. Веками казавшийся неиссякаемым источник сил России засох. Русской деревни больше нет. Кто заметил это? Хоть кто-нибудь закричал ли от боли невосполнимой утраты, всплакнул на её останках, помянул добрым словом? Традиционный, тысячелетний крестьянский уклад навсегда прекратил своё существование, и само русское крестьянство почило в бозе.
Столетиями крестьян угнетали русские цари, превратив когда-то свободных и гордых пахарей в рабов. Освободившись наконец из рабства чуть ли не в тот же год, что и североамериканские негры, русские крестьяне оказались лишены главного смысла своей жизни – собственной земли. Последующие полувековые мольбы крестьянства дать им землю, которую десятки поколений их предков обильно полили потом и кровью, остались безответными. Многовековая крестьянская мечта о свободном труде на собственной земле так и осталась несбыточной.
Циничные большевики, дабы заполучить власть, обманули народ, вроде бы дав ему землю, отнятую у помещиков. Но свободный крестьянин на собственный земле мог быть опорой лишь царю, как об этом планировал великий Столыпин. Для коммунистов же он был самым главным врагом, хуже любой «империалистической гидры», и уже через какой-то десяток лет они отняли у народа землю обратно вместе со свободой, в результате коллективизации снова сделав русских крестьян крепостными. Это тех, оставшихся в живых после раскулачивания, которых не расстреляли, не отправили в ГУЛАГ и не выслали из родных мест, отняв всё, кроме нательного белья, в суровую сибирскую тайгу на верную погибель. В 1929 году, в XX веке, в Советской России вновь появилось узаконенное и восхваляемое коммунистами как идеал экономического хозяйства рабство, хуже которого никогда и нигде не было в мире. И стало крестьянство, не видя ни продыха, ни просвета, постепенно и мучительно умирать. Войне русская деревня отдала остатки своих сил, свой последний долг Родине. Послевоенное угасание крестьянства стало неизбежным и неумолимым, словно снежный ком с горы набирая всё больший и больший масштаб.
Крестьяне спивались, выбирались всеми правдами и неправдами из рабовладельческих хозяйств-колхозов в города, на крупные стройки, на освоение Севера или целины, безвозвратно уходили служить в армию, или также безвозвратно – в тюрьму. Работали же колхозники точно так же, как и крепостные рабы XVIII века, описанные ещё Радищевым. В своём неумолимо-правдивом произведении «Путешествие из Петербурга в Москву», которое Екатерина II очень верно восприняла как приговор российскому крепостничеству, опоре самодержавия, А.Н. Радищев рассказывает о жизни крепостных крестьян своего времени так, будто это не XVIII век, а сталинская эпоха. Так в главе «Любани», автор удивлённо вопрошает крестьянина, почему тот работает в воскресенье, да ещё и в праздник. Тот же отвечает, мол, шесть дней в неделю работал на барщине, поэтому, чтобы прокормиться самому да его семье (читайте – выжить!), вынужден он в воскресный день работать на себя на выделенном ему клочке земли. Здесь я перехожу к цитированию, ибо точнее Радищева мне мысль не высказать.
«- Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешь свободным?
- Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду не помрёт.
- Так ли ты [усердно] работаешь на господина своего?
- Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рук для одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счёт знаешь. Да хоть растянись на барской работе, то спасибо не скажут».
Вот так же работали и колхозники – спустя рукава на общественной, основной работе в колхозах и совхозах, и с полной выкладкой на себя, на крошечных личных придомовых участках. Этим и выживали. Да и то Сталин, неистовствовавший в своей злобе и стремящийся уморить как можно больше людей, взимал налог с каждого плодового дерева, с каждой скотины. Не понимаю, почему Сталин не запретил книгу Радищева, ведь это его, сталинских крепостных существование описывал великий писатель, который был Совестью России в своём веке.
Из колхоза тащили к себе домой всё, что плохо лежит по зло-ироничному советскому принципу: «Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё». Кто посмеет осудить их, кто скажет, что это неправедно, что незаконно, что воровство? А разве колхозы не складывались насильно из личного имущества крестьян, а всё, что было нажито потом, так это трудом тех же крестьян, которые долгое время и работали не за зарплату, а за некие палочки-трудодни, почти как в ГУЛАГе. Да какая ещё зарплата рабам?
Со временем всё меньше становилось деревень и хуторов, укрупнялись центральные колхозные усадьбы, но затем стали разрушаться и они. Селяне уезжали и уезжали из своих родных мест, несмотря даже на возросшее материальное благополучие в шестидесятые-восьмидесятые годы. Вроде бы и на селе стало можно жить не хуже, чем в городе. Но ведь уезжали же, и поток переселенцев был только в одну сторону, обратно не возвращались. Причина этого вовсе не в более комфортной городской жизни, а в том, что люди, жившие на земле своих предков были как наёмные работники, словно в городе на заводе. Это от своей собственной, кровной земли трудно оторваться, ибо это часть твоей жизни, твоего привычного уклада, завещанного тебе родителями, а им – их родителями, и многими поколениями предков. А наёмному работнику уехать из села нетрудно, наоборот, это значит устроить себе и своей семье лучшую жизнь. В городе же он будет таким же наёмным работником, только условия труда легче, чем в деревне, да жизнь более удобная. Потому и уезжали.
Таяла русская деревня, будто чахоточный больной. Послеперестроечный кризис стал для нашей деревни предсмертной агонией. Уже все кто мог, уехали из деревни. Остались лишь старики да полностью опустошённые и безразличные к своей судьбе люди.
В середине девяностых годов была проведена вроде бы правильная, умная и справедливая земельная реформа. Каждый колхозник, в том числе уже неработающие пенсионеры, получил имущественный и земельный паи, которые согласно закону можно было выделить в натуре, то есть получить свой собственный участок земли, скота, техники и других средств, и таким образом стать фермером. Но было уже слишком поздно. Фермерами решились стать очень немногие, ибо мало кто уже хотел вообще работать и зарабатывать тяжёлым сельским трудом, даже если и на себя. Столетия рабства, а особенно коммунистического рабства, для русского крестьянина не прошли даром, к концу советской эпохи напрочь отбив у большинства энтузиазм к работе. Но и кроме этого слишком тяготно было получить свой участок земли в натуре, и очень сложно выделить себе какую-то технику. Новоявленные фермеры столкнулись и с административными трудностями, и с сопротивлением колхозного начальства, и даже с сильным недовольством односельчан, как кулаки при Столыпине. Помимо этого весь экономический кризис девяностых годов обрушился на них, совершенно неготовых к этому. Где взять деньги на подготовку техники, на проведение посевной, а потом уборочной, на обработку почвы, как выгоднее продать продукцию?
А ведь чтобы произвести продукцию, фермеру нужно правильно организовать севооборот, обеспечить скот оптимальным рационом, следить за здоровьем скота. Самое же, возможно, главное, правильно рассчитать, какую продукцию выращивать выгоднее всего. То есть должен быть фермер одновременно и агрономом, и зоотехником, и ветеринаром, и инженером-механиком, и водителем-механизатором, и хорошим экономистом, да вдобавок бухгалтером, чтобы сдавать всевозможным государственным органам массу различной отчётности и не забыть вовремя заплатить налоги. Так что остались фермерами единицы. Десять лет проработав в агропромышленном комплексе, окончив сельскохозяйственную академию, я не только лично не встречал ни одного фермера, но даже не слышал о них в своей родной области, если не считать фермеров-пчеловодов! Может быть и есть они где-то там, да только это не крестьяне-единоличники, а работающие в форме крестьянско-фермерского хозяйства предприниматели-собственники большого земельного участка, нанимающие работников. Всё то же самое, как в торговле или на производстве, лишь одно название – «фермеры». На самом же деле и не фермеры они никакие по сути дела.
Если сто лет назад небольшие крестьянские хозяйства, выделившие себе отруба в соответствии со Столыпинской аграрной реформой, вполне могли быть процветающими и успешными, то сегодня небольшие хозяйства, если только они не специализируются на каком-то уникальном или редком производстве, например том же пчеловодстве, не могут существовать в принципе, поскольку по определению обречены на разорение. За прошедший век аграрная наука и научно-технический прогресс шагнули настолько далеко, что один человек для эффективного производства сельхозпродукции должен или сам владеть хотя бы на минимальном уровне (среднее специальное образование) множеством сельскохозяйственных профессий, или вынужден нанимать соответствующих специалистов,
|
