экономическим порядком сочеталось в нем с верой — отчаянной, тоскливой верой — в незыблемость этого порядка.
Мой старший брат Леня Корнилов, журналист «Известий», как раз в середине 1970-х был в командировке в Казахстане. Нужно было сделать материал про старого мудрого казаха. Нашли такого: чабан, ударник, орденоносец, аксакал. Он долго рассказывал про овец и ягнят, про летнюю жару и зимние ветры. Однако надо было, чтобы чабан сказал что-то политически зрелое.
Леня решил без экивоков:
— Ну а теперь, под конец, скажите что-нибудь про советскую власть.
— Советский власть? — переспросил чабан.
— Ну да. Что вы — вот лично вы — думаете о советской власти?
Чабан задумался. Он долго думал, глядя в небо, а потом печально сказал:
— Советский власть хороший. Но какой-то очень длинный…
Смешно, собственно, не это. Смешно то, что мы смеялись над аксакалом. Думали, что он под старость рассудок потерял. Что ему снятся какие-то эмиры и басмачи. Нам-то советская власть казалось вечной. Хотя ей оставалось всего пятнадцать лет. Кстати говоря, этот старый казах — тоже мужчина-1976.
Иллюстрации: Павел Мишкин
7 октября 2016
Далее Краткая история мужского стиля в России: 1966 год
| Помогли сайту Реклама Праздники |
Рабиновича принимают в партию и спрашивают, как он относится к Советской власти.
Мгновенный ответ: "Как к собственной жене!"
Все в недоумении. Рабинович поясняет: "Ну, немножко люблю, немножко боюсь, немножко хочу другую..."