В эмиграции Георгий Иванов делил с Владимиром Ходасевичем звание «первого поэта», хотя многие его произведения, особенно мемуарного и прозаического характера, вызывали массу неблагоприятных отзывов как в эмигрантской среде, так и, тем более, в Советской России. Это касается, в особенности, вышедшей в 1928 году книги очерков «Петербургские зимы»...
* * * * *
Неправильный круг описала летучая мышь,
Сосновая ветка качнулась над темной рекой,
И в воздухе тонком блеснул, задевая камыш,
Серебряный камешек, брошенный детской рукой.
Я знаю, я знаю, и море на убыль идет,
Песок засыпает оазисы, сохнет река,
И в сердце пустыни когда-нибудь жизнь расцветет,
И розы вздохнут над студеной водой родника.
Но если синей в целом мире не сыщется глаз,
Как темное золото, косы и губы, как мед.
Но если так сладко любить, неужели и нас
Безжалостный ветер с осенней листвой унесет.
И, может быть, в рокоте моря и шорохе трав
Другие влюбленные с тайной услышат тоской
О нашей любви, что погасла, на миг просияв
Серебряным камешком, брошенным детской рукой.
* * * * *
Цитерский голубок и мальчик со свирелью,
На мраморной плите - латинские стихи.
Как нежно тронуты прозрачной акварелью
Дерев раскидистых кудрявые верхи.
Заря шафранная - в бассейне догорая -
Дельфину золотит густую чешую
И в бледных небесах искусственного рая
Фонтана легкую, чуть слышную струю.
* * * * *
Несколько поэтов, Достоевский,
Несколько царей, орел двуглавый
И державная дорога — Невский.
Что мне делать с этой бывшей славой?
Бывшей, павшей, изменившей, сгнившей?
Широка на Соловки дорога,
Но царю и Богу изменивший
Не достоин ни царя, ни Бога.
* * * * *
А люди? Ну на что мне люди?
Идет мужик, ведет быка.
Сидит торговка: ноги, груди,
Платочек, круглые бока.
Природа? Вот она, природа -
То дождь и холод, то жара.
Тоска в любое время года,
Как дребезжанье комара.
Конечно, есть и развлеченья:
Страх бедности, любви мученья,
Искусства сладкий леденец,
Самоубийство, наконец.
* * * * *
Я за войну, за интервенцию,
Я за царя хоть мертвеца.
Российскую интеллигенцию
Я презираю до конца.
Мир управляется богами,
Не вшивым пролетариатом...
Сверкнет над русскими снегами
Богами расщепленный атом.
* * * * *
Я слышу - история и человечество,
Я слышу - изгнание или отечество.
Я в книгах читаю - добро, лицемерие,
Надежда, отчаянье, вера, неверие.
И вижу огромное, страшное, нежное,
Насквозь ледяное, навек безнадежное.
И вижу беспамятство или мучение,
Где все, навсегда, потеряло значение.
И вижу, вне времени и расстояния, -
Над бедной землей неземное сияние.
* * * * *
Холодно. В сумерках этой страны
Гибнут друзья, торжествуют враги.
Снятся мне в небе пустом
Белые звезды над черным крестом.
И не слышны голоса и шаги,
Или почти не слышны.
Синие сумерки этой страны...
Всюду, куда ни посмотришь, - снега.
Жизнь положив на весы,
Вижу, что жизнь мне не так дорога.
И не страшны мне ночные часы,
Или почти не страшны...
* * * * *
Полу-жалость. Полу-отвращенье.
Полу-память. Полу-ощущенье,
Полу-неизвестно что,
Полы моего пальто...
Полы моего пальто? Так вот в чем дело!
Чуть меня машина не задела
И умчалась вдаль, забрызгав грязью.
Начал вытирать, запачкал руки...
Все еще мне не привыкнуть к скуке,
Скуке мирового безобразья!
* * * * *
Минутою - душа истомлена.
Икар упал и не расторгнут плен.
Хаоса дар - на сердце черный тлен,
А в небе мертвом - бледная луна.
И я - огнем предельным сожжена -
Любовница испытанных измен.
Убийца царь разрушил Карфаген.
Куда зовет безмолвно тишина?
У льдяных скал, у диких берегов,
Зиждителю Таинственных миров
Мечи победные звените, о, звените!
Их свет - огонь - багряная заря.
Над нами млеет, блеском янтаря,
Ущербный лик, восставленный в зените.
* * * * *
А что такое вдохновенье?
- Так... Неожиданно, слегка
Сияющее дуновенье
Божественного ветерка.
Над кипарисом в сонном парке
Взмахнет крылами Азраил -
И Тютчев пишет без помарки:
"Оратор римский говорил..."
* * * * *
Роману Гулю
Нет в России даже дорогих могил,
Может быть и были – только я забыл.
Нету Петербурга, Киева, Москвы –
Может быть и были, да забыл, увы.
Ни границ не знаю, ни морей, ни рек,
Знаю – там остался русский человек.
Русский он по сердцу, русский по уму,
Если я с ним встречусь, я его пойму.
Сразу, с полуслова... И тогда начну
Различать в тумане и его страну.
Вершиной поэтического творчества Иванова стали сборники «Розы» в 1931 году и «1943-1958. Стихи» (подготовленный самим автором, но вышедший через несколько месяцев после его смерти). В самом начале 1937 года в Берлине вышла в свет единственная прижизненная книга «Избранного» Иванова — «Отплытие на остров Цитеру», практически повторяющая название первого сборника, вышедшего ровно за 25 лет до этого. Только один из трех разделов этой книги содержал стихотворения, ранее не включавшиеся автором в сборники.
Последние годы жизни прошли для Георгия Иванова в нищете и страданиях — с 1953 года он вместе с Ириной Одоевцевой проживал в приюте для престарелых в Йере, недалеко от Тулона, до своей смерти 26 августа 1958 года. Позднее прах поэта был перенесен на парижское кладбище Сен Женевьев де Буа.
Из воспоминаний Кирилла Померанцева:
"В Париже, как и раньше, почти каждые две недели получал письма из Йера, больше от Одоевцевой, с июня только от нее: «Пришли соленых огурцов и, если найдешь, русскую селедку, Жорж очень просит. Ему стало хуже...» Раза два послал, потом – не было денег. (Случались и у меня такие «периоды»).
29 августа 1958 года снова приезжаю в Йер. Вхожу в Дом, спрашиваю – где комната Ивановых. Замешательство. Кто-то смущенно отворачивается, кто-то проводит и указывает на дверь. Стучу и, не дожидаясь ответа, вхожу. Вся в черном сидит Одоевцева.
– А Жорж?
– Позавчера...
На местном кладбище – чуть заметный бугорок земли, маленький, связанный из двух веток воткнутый в него крест.
Повторяю одни из последних написанных им строк:
............................................................
Но я не забыл, что обещано мне
Воскреснуть. Вернуться в Россию – стихами.
Ты уже вернулся, дорогой Жорж. И если бы знал, КАК вернулся! В России тебя уже знают, читают, перечитывают, запоминают навсегда."
ГЕОРГИЙ ИВАНОВ
29 октября 1894 — 26 августа 1958
29 октября 1894 — 26 августа 1958
человек учится всю жизнь...
