Заметка «Мариэтта Чудакова: "Люди не отдают себе отчёт, какой год нас ожидает".» (страница 1 из 2)
Тип: Заметка
Раздел: Обо всем
Автор:
Читатели: 1025 +3
Дата:
Предисловие:
Мариэтта Чудакова


Мариэтта Чудакова


Доктор филологических наук


Член Европейской академии, профессор Литературного института им. Горького, председатель попечительского совета Фонда им. М. А. Булгакова. Автор более 200 научных работ по истории русской литературы XX века, в том числе книг «Жизнеописание Михаила Булгакова» (1988), «Мастерство Юрия Олеши» (1972), «Поэтика Михаила Зощенко» (1979).



Мариэтта Чудакова: "Люди не отдают себе отчёт, какой год нас ожидает".

Мне кажется, что люди не отдают себе отчет, какой год нас ожидает – столетие Октября. Я считаю, что все образованные люди должны почувствовать свою ответственность перед младшими поколениями, извините за нравоучительный тон. Каждый человек с высшим образованием должен продумать, как он поработает следующий год. Если мы в год столетия не поставим точки над i в истории ХХ века, то всем взрослым мыслящим людям – настоящий позор. За почти тридцать лет после конца советской власти не сделаны важнейшие вещи. Никто не объяснил глубочайшую ошибку марксизма – мы его чуть не век считали истиной в последней инстанции, – оказалось, что классовая борьба отнюдь не составляет сути жизни человечества, что смысл истории не в том, чтобы рабочие отняли собственность у владельцев фабрик. Никто не объяснил, что не может быть назван великим мыслителем человек, который сделал, как Ленин, решающую мыслительную ошибку: был до конца уверен, что вслед за Россией революция полыхнет по всему миру.

И пора сказать, что в гуманитарном нашем деле тоже есть аксиомы, пора их ввести. Например, что Октябрь был катастрофическим для России, потому что он увел ее с исторического пути в историческое стойло на семьдесят с лишним лет, – или в исторический тупик – кому какое слово больше нравится. А тем, кто говорит: “А зато как было тяжело в 90-е годы”, – задаем вопрос: мы мчимся по автобану на машине, вдруг нас останавливают: “Вы куда, собственно? – “Туда-то”. – “Дальше тупик, вы туда не попадете”. – “А как нам туда попасть?” – “А вот здесь проселок, правда, очень плохая дорога, но по ней вы к цели попадете”. Тогда спрашивается: продолжать по автобану или свернуть на проселочную дорогу? Я провела такую проверку на тему «Что происходит с нашими подростками?» с помощью библиотекарей Брянской области, Пермского края, Кемеровской и Свердловской областей. Исследование заключалось в следующем: я задала детям несколько вопросов – они должны были письменно ответить учителям-словесникам. Почему не историкам? Потому что ни один историк из профессиональной чести не выпустит из своих рук бред, который его дети напишут. А словесники отвечают за Пушкина и Толстого, это другое дело.

Все прекрасно прошло – прекрасно по форме, ужасно по содержанию. Первый вопрос: «Что произошло в октябре 1917 года?» Второй вопрос: «Что вы знаете о Ленине и что вы о нем думаете? Что вы знаете о Сталине и что о нем думаете, что вы знаете о Ельцине и что о нем думаете?» Ответов четырнадцатилетних людей было штук сто, исключений – одно-два. Если резюмировать, то так: Ленин – “хороший, добрый, заботился о людях, создал СССР”; Сталин – “да, у него были недостатки, некоторые его не любили, другие уважали, несогласных он отсылал в Сибирь, были репрессии, но укрепил СССР, мы при нем выиграли войну, он был генералиссимус, полководец”. Ельцин – через все ответы до одного – “пил, развалил СССР”. Это все звенья одно цепи. Этот двоечник, губернатор Орловской области, уверенный, что Петербург был в ХVI веке, говорит, что Иван Грозный – великий исторический деятель. Его спросили про Сталина: «Сталин – тоже великий исторический деятель». Теперь ждите в Орле памятник Сталину – это я вам ручаюсь.

Я специально ездила в Орел и даже, пытаясь остановить это безумство, составила брошюру – сама я не медиевист, поэтому брошюра – “Российские историки об Иване Грозном”. Я в этой брошюре цитатами из лучших наших историков показала, что это Сталин все сделал, ему нужно было найти оправдание для террора, и он возвеличил Ивана Грозного. За свой счет напечатала четыреста экземпляров, привезла им, раздавали там, но, видимо, не хватает сегодня чего-то в нашем народе… настоящего заряда, который не позволяет оправдывать злодеев и тиранов. Я считаю, что все мы должны испытывать глубочайший стыд, что через четверть века после советской власти у нас бюсты Сталина в европейской части страны растут как грибы. Историю движет не пассивное большинство, а активное меньшинство. Да встали бы, за руки держась, и не дали бы его ставить, как в 70-е годы – в гораздо худшее время! – студенты–историки, взявшись за руки, не дали снести в Москве палаты XVII века. Я этого не понимаю, честно скажу. Мы же в своей стране!

Вот многие знают, что есть поселок Шелангер в республике Марий Эл? Там поставили памятник Сталину, пятиметровый. В сапогах, с простертой рукой… Что же дальше будет с нашими детьми? Если взрослые поставили – значит, хороший был человек. Вот эта связка у нас остается в силе: жестокость, террор могут быть чем-то оправданы и даже принести победу в войне. Ну что я мотаюсь по вашим городам – я тоже хочу заниматься своим научным делом, я занимаюсь историей литературы ХХ века, у меня на каждый год с 1917 по 1990 – отдельный файл в компьютере. Я хотела бы сесть наконец и дописать концептуальную историю литературы ХХ века советского времени. А я все время на это отвлекаюсь. Я призываю вас к помощи, чтобы какую-то небольшую часть вы на себя взяли. Потому что со старшими, которые очумели, и считают, что все правильно, ничего уже не сделаешь. Но социологи недооценивают такую вещь: электорат – вещь подвижная: одни умирают, другим исполняется восемнадцать лет. Вот мы с вами должны подумать над обновлением электората, чтобы те, кто войдут, были умнее своих родителей.

Многие считают, что с детьми нельзя говорить о репрессиях – не будут родину любить. А я абсолютно уверена: если в детстве не привить ребенку чувство сострадания, лет до двенадцати-тринадцати, – то все потеряно. Или он сострадает в детстве – животным, невинно погубленным согражданам, – или уже никогда, я за это ручаюсь. Те люди, которые говорят о том, что история должна воспитывать патриотизм, понимают патриотизм как пассивное чувство: сижу и любуюсь, как на экране, своей историей, как Россия шла победным шагом от Рюрика до Путина, а отклонение было одно – в девяностые годы. Тогда зачем-то отклонились, а так все хорошо было. А я заявляю, что патриотическое чувство не может быть пассивным, оно хорошо только тогда, когда оно активное. Акценты должны быть переставлены: не «смотрите, какая у нас хорошая история», а какие среди прекрасных были ужасные страницы – и от тебя зависит (это мы к школьникам обращаемся), чтобы они не повторились! Только действенный патриотизм, и ничего больше.

Почему ж не рассказывать о репрессиях? Мы же читаем детям сказки о людоедах! И они видят, что людоед – плохой. Пусть они знают, что у нас были людоеды, и они были плохие. Это можно с самого раннего детства пояснять. Нужно ли подросткам читать лагерные воспоминания? Непременно. Скажу об одном потрясающем писателе, которого никто не знает, три книги которого мы с главой историко-литературного общества “Возвращение” Семеном Виленским издали – Георгии Демидове. Он равен по таланту Шаламову, он такой же колымчанин, как и тот. Шаламов, который мало о ком сказал доброе слово (жесткий был человек), написал в записной книжке: “Никогда не встречал человека умнее и честнее, чем некто Демидов”. Потрясающий писатель. У Семена Виленского был замысел издавать в серии “Memoria” лучшие образцы прозы и мемуаров о ГУЛАГе. К восьми книгам этой серии я написала – по его настоятельной просьбе – предисловия. Например, один из авторов серии – Ольга Адамова-Слиозберг. Ее книга издается третий раз, и она должна быть в каждой школе. Когда ее читаешь, то настолько понятно становится – любому, мне кажется! – сталинское время…

Она рассказывает про женщину, которая сидит с ней в камере. У нее дома остался двенадцатилетний сын. Он ей пишет письма. Ему плохо с одной теткой, с другой, он мечтает, когда вернется мама. Она пишет, что вот уже срок кончается, еще чуть-чуть потерпи. Наступает 22 июня 1941 года, ее должны освободить в эти дни. И негласный приказ: никого не выпускать, у кого кончился срок, до особого распоряжения. Она пишет об этом сыну. Проходит месяц-полтора, он ей пишет: что ж ты мне ничего не пишешь. Она идет к начальнику, тот говорит: ваше письмо задержано. Через несколько месяцев приходит письмо от незнакомого человека: вы, видимо, освободились и занялись своей жизнью, а вашего сына я нашел с высокой температурой на каком-то полустанке в Сибири – мальчик поехал маму разыскивать. Он у меня сейчас живет, но что дальше-то? Проходит еще несколько лет, и она встречает своего сына в лагере уголовников.

Когда я работала в комиссии по помилованию (я была там в последние годы единственной женщиной) и высказывалась за скидывание срока, то мужчины иногда возражали: вы что, у него такой букет! А я говорила (дела были под рукой, лежали на подоконнике): покажите мне первый его приговор. И я всегда видела то, что предполагала: 1945-1947-й годы. Четырнадцати-шестнадцатилетний парень, ясно, что родители там, а он за воровство садится, и дальше пошло, и у него уже пять-шесть посадок. Патриотизм воспитывать надо на чистой правде, призывая детей к активности, а я уверена, что мы сами душим в детях активность, их природное свойство. Если вы где-нибудь встретите двенадцатилетнего мальчика в пустынном месте, и скажите ему: «Только ты мне можешь помочь, я надеюсь только на тебя!» – то он вам поможет не хуже, а может, и лучше взрослого. Ему надо только быть уверенным, что взрослая женщина его не морочит, и ей правда понадобилась его помощь. Он из кожи вылезет и поможет вам. Мы должны взывать к активному чувству патриотизма: «От тебя зависит судьба страны!»

[i]А они что сейчас слышат в своих семьях? Мы проехали в 2007 году с Андреем Мосиным, «афганцем» – он за рулем, – на машине всю страну от Владивостока до Москвы, побывали в семнадцати городах и поселках. Везде я дарила книги и вела беседу под названием “Современная литературная ситуация” – что читать в этом море книг. И у библиотекарей, и у читателей был большой интерес, но под конец всегда начинался сугубо общественный разговор: мне, москвичке, задавали вопросы. Семнадцать городов и поселков, минимум две аудитории в каждом по пятьдесят примерно человек. И не было аудитории – поймите! – в которой не встал бы мужчина (а я, извините, антифеминистка, я считаю, что Всевышний знал, что сделал, когда разделил человечество на мужчин и женщин, к тому же жила в детстве в тепличных условиях, окруженная настоящими мужчинами – отцом и двумя старшими братьями, они никого не боялись, поэтому, когда я смотрю на нынешних слабаков, я не могу никак в голову вместить, что это мужчины, я считаю смелость, как и ум – вторичными половыми признаками мужчины) и – по Некрасову – разводя безнадежно руками (как будто один режиссер это ставил), не сказал бы мне: “Так ведь от нас

Реклама
Реклама