ТЮРЬМА
Тюрьма — не как в сказке: солнечный блик
из решетчатого окошка.
Тюрьма — духота, теснота и крик,
жажда и ячки ковшик.
Не одиночество по ночам
и крысы шелковый шорох...
Тюрьма — это вечная мысль, что там
шинель и штык в коридорах.
Над грудой спящих покатом тел,
чтоб ночь не могла быть собою,
пузырь стекла, слепящий во тьме:
лампочка над головою...
И вкрадчивая услужливость снов,
что тебя подземным каналом
на пару часов выпускают, чтоб вновь
лояльно вернуть утром рано.
И воля, как сжатые кулаки,
и твердость и упорность,
чтоб — тем, кто за дверью, назло, вопреки —
выдержать и запомнить.
РЕКА ВОРКУТА
Помню я тебя, чуждую, мертвую и ледяную...
Шла и шла широко по долине заиленной, средь
того света, текла и текла, равнодушно минуя
всех, кто в бездну враждебную брошен — на муку и смерть...
Ты дымилась туманами бледными перед рассветом
и тащила за волосы их — неизвестно куда...
И они отдавались на гибель безвольно и слепо,
предрассветная мгла, исчезающая без следа...
Не умела ты вовсе, а может, и не было смысла
брать в себя отраженья, свои повторять берега
с лозняком, с блеклой глиной, что серостью скудной нависла
над твоею бесцветной, безрадостной гладью, река!
Лишь когда абрикосовым заревом пламя заката
озаряло Урал, лютый блеск снегового хребта,
околдована той красотою и страхом объята,
ты смертельный тот блеск удвояла, река Воркута!
МОЕМУ СЫНУ
Не погиб ты мне осенью оной,
в тундре в холм превратившись зеленый,
не расстрелян в лесу близ Катыни.
Не должна я искать тебя ныне
ни в песках африканской пустыни,
ни в кровавых руинах аббатства...1
Брат разумный пернатого братства,
с неба наземь журавликом серым
ты не падал, навылет прострелен...
Не познал ты освенцимской ночи,
дым Варшавы не ел тебе очи,
враг твой не был тебе командиром.
Был судьбой пощажен ты, сыночек!
Сколь ты мудрым был — мудрым на диво:
не хотел ты родиться, родимый!
Примечания
1 Монте Кассино.
